Говард Фаст - Дорога свободы

— Мы голосовали, — сказал Гидеон. У него был звучный голос, но сейчас он говорил с запинкой, так как обдумывал каждое слово, стараясь обо всем рассказать как можно точнее и понятнее.

— Голосование — это вот что, — начал Гидеон.

Сперва он рассказал, как всего несколько дней назад они пришли в город голосовать. Негры с Карвеловской плантации не очень-то ясно представляли себе, что это значит. Гидеон и брат Питер объясняли так: голосовать — это значит по своей воле решать свою судьбу. Они свободные люди и имеют голос; когда дело идет о чем-нибудь, что их касается, они подают голос — это и есть голосование. Но это были слишком отвлеченные понятия, а все отвлеченное сбивало их с толку. В конце концов решили — подождем, посмотрим, что будет.

Когда они вошли в город, Гидеон подумал: наверно, тут собрались всe негры и все белые, сколько их ни есть на свете. Толпа заполняла улицы, толпа громоздилась на украшенном колоннами портике судебной палаты; всюду, куда ни глянь, толпились люди. И все галдели, кричали во все горло — и всё о голосовании. Больше половины были вооружены; и белые и негры расхаживали с ружьями в руках. Среди них виднелись солдаты: рота федеральных войск поддерживала порядок. Слава богу, что это гак, подумал Гидеон; слишком уж много тут ружей и слишком много горячих голов.

Слишком много было негров, думавших, что голосовать — значит получить сорок акров земли и мула, которого можно будет тут же отвести за повод домой; слишком многие ожидали, что, проголосовав, тотчас разбогатеют; слишком многие гневно и недоверчиво озирались, отходя от урны с пустыми руками.

Затем Гидеон постарался описать своим слушателям, как он сам голосовал, когда пришел его черед, — как он вошел в грязный обшарпанный зал в здании судебной палаты и что он там увидел: длинный стол, за которым сидели регистраторы, большие раскрытые книги на столе перед ними, знамя со звездами и полосами на стене за их спиной, солдат, стоявших навытяжку, кабинки для голосования, избирательные урны. Как ему дали лист бумаги, на котором было напечатано «За учредительный конвент», а пониже — «Против учредительного конвента», а еще пониже — «Поставьте крестик в соответствующей графе». Весь день на улицах янки и негры объясняли избирателям, что каждый негр должен голосовать за учредительный конвент. Это понять было нетрудно: ведь конвент построит новую жизнь: так, по крайней мере, они обещали. Гидеон стал разглядывать врученный ему листок, а регистратор усталым, скучливым голосом произнес:

— За конвент или против. Поставьте крестик. Зайдите в кабинку, потом сложите бюллетень пополам.

Другой регистратор пробубнил: — На букву Д. Гидеон Джексон. — Сидевшие за столом принялись листать свои книги, и один сказал:

— Подпишитесь вот здесь. Или поставьте крест, если неграмотный.

Гидеон взял перо и с трудам, кривыми буквами нацарапал «Гидеон Джексон», — робея и дрожа, но мысленно благодаря бога за то, что некогда выучился писать свое имя и теперь ему не приходится переживать унижение — ставить крест вместо подписи. Потом, забрав свой бюллетень, он пошел в кабинку и попытался прочитать его, раньше чем ставить крестик. Он считал, что умеет немного читать, но такие слова, как «учредительный конвент», были для него все равно, что китайская грамота. Он поставил крестик против той строчки, которая начиналась со слова «За» — это-то он мог прочитать, но он надолго запомнил стыд, охвативший его в ту минуту. Теперь он сказал своим слушателям:

— Мы были как малые дети — ничего не знали, ничего не смыслили. Брат Питер молился: «Господи, научи нас сделать, как надо».

— Аллилуйя! — тихо отклинулось несколько голосов.

— Один янки стал говорить, — продолжал Гидеон. — Он разделил нас, как стадо овец. А мы стоим, пятьсот человек, и не знаем, что, зачем. Он сказал: «Выберите делегата». Потом дал нам еще бюллетени. Потом говорил один негр, потом другой негр, потом белый. Брат Питер вышел вперед и сказал: «Выберем Гидеона!»

Больше Гидеон ничего не сумел рассказать. Но теперь уже все понимали, как это вышло, что Гидеон оказался делегатом, — и все были очень горды. Такой гордости они еще никогда не испытывали. Как ни смутно они понимали смысл событий, все же они чувствовали огромную гордость.

Теперь рассказ продолжал брат Питер. Он объяснил, что Гидеон отправится в Чарльстон и будет заседать в конвенте. Рэчел заплакала. Гидеон стоял, глядя в землю, и ковырял траву ногой. Марк и Джеф надулись от важности: теперь они целую неделю будут задирать нос перед своими приятелями.

— Господу хвала! — возгласил брат Питер.

— Аллилуйя! — отозвались все.

Потом они разбились на кучки; каждому из побывавших на голосовании не терпелось рассказать о всех чудесах, которые он видел.

Этой ночью Рэчел и Гидеон опять были вместе; они лежали на соломенном тюфяке, прислушиваясь к ровному дыханию детей; они прислушивались к кваканью лягушек в пруду и щебету ночных птиц.

— Не плачь, — уговаривал Гидеон.

— Боюсь.

— Чего ты боишься?

— Ты ушел, и я боялась.

— Ведь я вернулся.

— Опять уйдешь — в Чарльстон. — Она выговорила это слово со страхом, как название какого-то баснословного места, где-то в другом мире.

— И опять вернусь, — нежно сказал Гидеон. — Глупые женщины, плачут, когда праздник. Неграм будет лучше. Всегда было плохо, теперь лучше. Это большой праздник, детка. Прижмись ко мне. Это новый день. Мне тоже страшно, но не за тебя и детей.

— Почему тебе страшно?

— Я дурак, — с горечью сказал Гидеон. — Большой черный дурак. Ничего не знаю. Читать — не знаю, писать — не знаю; только свое имя.

— Брат Питер не дурак.

— Ну так что?

— Он вышел вперед и говорит: вот этот негр, Гидеон, он будет делегат. Там много негров, пятьсот человек, все выбрали тебя. Почему?

— Не знаю.

Рэчел тихо и блаженно заплакала. Она всегда плакала, когда была счастлива, когда случалось что-нибудь хорошее. Она зашептала мужу: — Гидеон, милый Гидеон, помнишь, ты уходил в солдаты? Я плакала, плакала, а ты сказал: мужчина должен итти воевать, я иду. И теперь то же самое, Гидеон.

— А что?

Она приложила губы к его уху и стала напевать: «Негр на поле собирает хлопок, собирает хлопок, думает о милой о своей...»

И под этот напев Гидеон уснул — под этот напев и под смутный голос воспоминаний, надежды и страха.

На утро за завтраком вся семья была в сборе, и Гидеон с гордостью подумал, что мало кто так богат, как он у кого еще есть такая жена, как Рэчел, двое сильных сыновей и такая хорошенькая маленькая дочка, как Дженни? Мальчики были непокорны я упрямы, но таким был в юности и он сам; на спине у него до сих пор сохранились шрамы от сотни ударов плетью — живое доказательство того, насколько он был упрям.