Ксения Васильева - Импульсивный роман

Тут завиднелся Колин дом, где сейчас плач и в гостиной лежит бедный Алексей Георгиевич. Коля остановился. Улита Алексеевна теперь, конечно, ненавидит его. Но жизнь сложна, и, пожалуй, нельзя решать ее выстрелом из пистолета, вдруг подумал Коля и повернул в парк. Он шел по аллее и носком ботинка взрывал кочки. Эта детская забава успокоила его, и осталась легкая грусть, легкий стыд и желание уехать отсюда. Если бы кому-нибудь он мог раскрыться! Но мать его была странной — ей, пожалуй, и можно было бы раскрыться, но она вечно занята в своей мансарде, и, если Коля и раньше, в детстве, и сейчас слишком долго занимал ее внимание и время, она и шутя и вполне серьезно говорила: ну, Мишук (с детства она звала его Мишуком), иди, детка, позанимайся чем-нибудь, что ты уцепился за меня. Не кисни. Так он привык быть один и «не киснуть». Он бы пошел к Томасе, рассказал ей, и попросил у нее прощения, и, может быть, потом когда-нибудь и смирился с тем, что она ему предназначена (кем?) в жены. Но Томаса не желает с ним разговаривать. Он перестал для нее существовать. Коля замедлил шаг. Никогда он не был в такое время в парке. Деревья тихо покачивали головами в белых шапках и будто говорили: ай-я-яй, но ничего, ничего, все обойдется. Коля хотел посидеть на скамейке, но скамьи были высоко засыпаны снегом… Руки без перчаток мерзли. Не удалась жизнь. Почему? Этого он не понимал. Потом. А сейчас он обязан идти в дом, где остались женщины одни и в горе. Он, собственно, пошел к Улите Алексеевне по собственной инициативе. Мигнула мама. А Зинаида Андреевна бормотала: нет, нет, никакой Эвы, она принесла нам несчастье. О том, что Эвангелина притащила в дом несчастье, Зинаида Андреевна подумала еще днем, когда вернулась от Таты, разойдясь с дочерью какими-то минутами. Та пошла к парку, а Зинаида Андреевна вышла из переулка. Она шла недовольная и Татой, и тем, что все равно не знает, что делать, а там, в доме Аннеты, больной Юлиус и молчащая неизвестно почему целыми днями Томаса. И Аннета, которая совсем сошла с ума на старости лет со своим дневником. Занимается тем, чем нормальные женщины занимались (и бросили!) в ранней юности. Разве пришла бы обычной порядочной семейной женщине сейчас мысль о писании дневника, когда в жизни не поймешь что и разобраться невозможно. Откуда у Аннеты столько упрямой глупости? И бедный Коля ходит как неприкаянный. Если бы не Томаса, в которую он влюблен. Зинаида Андреевна вздохнула. Коля славный, честный, порядочный мальчик, но все же… Через пару лет, впрочем, можно будет подумать о свадьбе. Зинаида Андреевна впервые за день улыбнулась, от того что вспомнила свое же предположение, что Коля разнуздан, как гаваец. Конечно, это не так, вот похож — да, это чистая правда. Аннета, конечно, совсем не уделяет сыну внимания. Ей всегда было скучно дома, и Коля был брошен на нянек, то здесь, то там, за границей. Где только не летала эта Аннета! Петербург, Рига, Париж, Рим… И еще что-то. И деньги откуда-то брались, и вечные намеки Аннетины на очередную «забавную историю». Впрочем, какое дело Зинаиде Андреевне до Аннетиных приключений, да еще многолетней давности! А ведь о ней первой подумала Зинаида Андреевна, когда выбирала место для временного жилья. Скорее всего из-за Аннетиного как раз безразличия, спокойного отношения к вещам, неурядицам, перетряскам, переездам. Но зато ни выслушать, ни посоветовать Аннета не хочет или не может, и каждый раз, когда Зинаида Андреевна появляется у нее в мансарде, Аннета с улыбкой откладывает перо (!!!) и говорит, что с удовольствием отвлечется, а сама кидает такие жадные взгляды на толстую тетрадь, что становится неловко. И Зинаида Андреевна уходит, делая вид, что зашла на секунду, оставляя Аннету с ее более чем странной страстью. Мало осталось друзей, да и тех теряешь. У Таты совсем другой дом, обычный, понятный, но и Тата не знает, что с ними со всеми будет. И хоть рада была Зиночке, но ничего посоветовать ей не смогла. Они поплакали с Татой всласть, и Зинаида Андреевна вдруг рассказала Тате об Аннете, которая стала такой равнодушной, такой странной. Но Тата не стала осуждать бедную Аннету, а сказала, что сейчас многие становятся странными и не их это вина. Тут Тата кивнула на своего мужа, бывшего старшего инженера, который сидел у окна в другой комнате и не оборотился даже, чтобы поприветствовать Зинаиду Андреевну, которую давно знал и любил. Так же сильно, как не любил Юлиуса. Зинаида Андреевна тихо ахнула на выразительный Татин взгляд. Боже мой, Павел Никодимович?.. Да, да, кивнула Тата и продолжала какой-то незначащий разговор про какие-то ничего не значащие дела, вроде того что Тате сегодня приснилось и не помнит ли Зиночка, что бы это значило по соннику. Только в передней сумели они перекинуться серьезным. И Тата рассказала, что вот уже три дня, как Павел Никодимович сидит у окна и бог весть о чем думает. Узнать невозможно. Она спрашивала, но он так начинает на нее кричать, что Тата пугается, что с ним может случиться апоплексия. Что может Тата посоветовать Зиночке, что? Бежать? Уезжать куда-то? Где-то что-то пережидать? Говорят, что белые зашевелились, — может быть, придут, прогонят красных.

— Что-о-о? — с ужасом переспросила Зинаида Андреевна, впервые услыхав такое размежевание. Как в детских играх. А они кто же? Это она спросила у Таты. Та пожала плечами — не знаю, куда определят. Потом она, успокоившись, зашептала о том, что можно уехать, говорят, за границу, но выездную визу надо хлопотать у какого-то Машина из у-кома. Молодого, но здесь главного. Зинаида Андреевна мучительно стала вспоминать, где она слышала эту ненастоящую фамилию, и не могла вспомнить. На прощание Тата сказала: ты все-таки не сердись на Аннету, она хочет уйти ото всего, но это ей вряд ли удастся. Она, наверное, тоже немножко сошла с ума, как мой Павел Никодимович.

Открыла дома ей Томаса, и она тут же увидела свою старую шляпную картонку.

— Вернулась Улита? — строго спросила Зинаида Андреевна, назвав вдруг старшую дочь крещеным именем.

— Она была, — хмуро и коротко сказала Томаса, будто и не значил этот факт ничего, продолжила: — Папе плохо, он задыхается и ничего не говорит, только смотрит, — и Томаса показала, как СМОТРИТ Юлиус.

Но Зинаиду Андреевну больше занимал сейчас приход старшей дочери. Она, не ответив Томасе, наклонилась и открыла шляпную картонку. Там с удивлением нашла она пожелтевшее старинное венчальное матушкино платье и сверху него веерок, который так не любила.

— А это здесь зачем? — сердито спросила она. Все и так складывалось куда как плохо, а тут еще этот веерок — примета неудач, но Томаса ничего не могла объяснить и с живым любопытством смотрела на венчальный наряд. А веерка она вообще никогда не видела. Странные вещи принесла с собой сестра!