Борис Островский - Лазарев

С картины К. П. Брюллова.

В. А. Корнилов.

П. С. Нахимов.

27. Памятник М. П. Лазареву.

Севастополь.

28. Памятник Нахимову.

Севастополь.

И Путятин, хорошо известный Лазареву по совместным кампаниям на «Крейсере» и «Азове», не подвел своего начальника. До конца своих дней Михаил Петрович поддерживал живую связь с этим выдающимся моряком.

Ежегодно флаг главного командира поднимался на одном из кораблей практической эскадры. Во время учений требовались математическая точность, спокойствие, выдержка, быстрота. Срок, потребный на каждое учение, исчислялся минутами и даже секундами. Такая пунктуальность не могла не содействовать развитию духа соревнования у всех моряков эскадры, начиная от командира и кончая матросом.

Ежедневно производились различные учения и при стоянке на рейде, а в праздничные дни на флагманском корабле поднимался сигнал: «Выслать судовые шлюпки для гонок». Мгновенно весь обширный севастопольский рейд оживлялся множеством шлюпок, баркасов и полубаркасов. Полным ходом неслись шлюпки к финишу. Каждая из них должна была пройти под кормой корабля главного командира. Лазарев стоял на юте со зрительной трубой в руках и наблюдал за всем, что происходило вокруг.

Но не только перед главным командиром старались отличиться моряки. Любовь и интерес к морскому делу далеко не были в то время в Севастополе достоянием только военных моряков. Вольными и невольными стараниями Лазарева любовь к морю и морской практике была привита в Севастополе всем жителям города, прекрасно знавшим всю морскую номенклатуру. Даже женщины оживленно толковали о галсах, шкотах, горденях и лиселях. Они были строгие судьи. Никому не хотелось ударить лицом в грязь перед знакомой дамой, которая завтра же подымет на смех неудачного гонщика, не вовремя отдавшего шкот.

По заведенному Лазаревым обычаю, после судового учения и состязаний на шлюпках, вечером, в кают-компании корабля шел тщательный разбор и оценка итогов дня.

Лазарев часто говорил, что «в такой службе, как морская, не существует мелочей, что самый незначительный недосмотр при случае может повести к потере корабля и гибели сотен товарищей-сослуживцев». При каждом замеченном на корабле даже малейшем беспорядке следовал строгий вопрос: «Кто на вахте?» Это был зловещий сигнал, имевший, однако, большое практическое значение. Он заставлял вахтенного начальника четко нести службу и внимательно наблюдать за всем, что происходит на корабле и вокруг него.

Лазарев был неистощим в придумывании различных средств воспитания моряков: по его просьбе Николай I разрешил посылать ежегодно четыре военных корабля в средиземноморские воды. Такие походы хорошо знакомили с постановкой морского дела в иностранных флотах. Также и иностранцы имели возможность оценить русскую морскую школу. Иностранцы поражались расторопностью русских моряков, четкостью их работы при спуске и подъеме гребных судов, при уборке и постановке парусов, при эволюциях на шлюпках под парусами.

Школа Лазарева была замечательной - единственной в своем роде школой для командного состава флота. Она давала молодежи полную возможность с первого же года службы на корабле окунуться с головой в разностороннюю морскую практику. Тайна этой школы заключалась не в строгостях требовательного адмирала, не в запугиваниях, как наивно полагали многие, а в необыкновенно умелой, часто виртуозной игре на самолюбии и честолюбии, в безграничном развитии у молодежи чувства долга и патриотизма,

Лазарев неустанно повторял, что «всякое положение человека прежде всего возлагает на него обязанности» и что «с точным, безукоризненным щ выполнением связана не только служебная, но и личная честь». Эти принципы во времена Лазарева составляли отличительную черту черноморских моряков. Лазарев воспитал много выдающихся моряков, таких, как Нахимов, Корнилов, Путятин, Истомин, Лесовский, Унковский, Шестаков, Бутаков, Попов. Позднее (последняя четверть прошлого века и начало текущего) лучшим представителем лазаревской школы и заветов Лазарева был адмирал С. О. Макаров. «По своим заслугам перед государством и на поприще географии, - говорит академик Л. С. Берг, - Лазарев может быть поставлен в ряд только с адмиралом Макаровым».

Все более энергичными темпами шло строительство кораблей и оборудование для них баз на Черном море.

Если в начале своей службы на Черном море Лазарев писал Шестакову, что из одиннадцати осмотренных им фрегатов «годных оказалось только шесть, а остальные гнилы как в корпусе, так и в рангоуте», что парус на корабле настолько был гнил и рвался, что через него «можно было брать высоту солнца!», то вскоре тон его писем меняется. Он пишет: «Отделываю корабль «Варшава» и боюсь уйти в плавание, чтобы его не испортили. Корабль сей будет самый огромный, удобнейший по внутреннему расположению и лучший по отделке в Российском флоте, надеюсь также, что не уступит и никакому английскому. Пять дней тому назад спустил я здесь на воду прелестнейший корвет «Ифигению», в октябре надеюсь спустить 60-лушечный фрегат «Агатополь». Вскоре заложу две шхуны и пять тендеров, через месяц заложу, кроме «Силистрии», еще 84-пушечный корабль. Скажу, что рангоут, делавшийся до сего времени дурно и весьма непрочно, делается теперь лучшим и самым пропорциональным образом - гребные суда, никогда наборными здесь не строившиеся, могут теперь рядком стать со всякими английскими, и гички такие, что не ударят в грязь и в Диле» 1. [1 Диль - английский порт, известный строительством легких, преимущественно спортивных судов].

Лазарев сумел в короткий срок довести Черноморский флот до блестящего состояния. Это была грозная сила, встревожившая Европу. И что еще важнее, эта сила была тесно сплочена морально: офицеры и матросы были проникнуты единым взглядом на свой долг перед родиной. Авторитет Лазарева необычайно возрос, и всякое новое слово в области морской практики и судостроения в продолжение многих лет исходило из Севастополя.

Идеальный порядок и организация, железная дисциплина, введенные Лазаревым на флоте, щегольской вид кораблей новой конструкции, наконец, высокие боевые качества их - все это отличало отныне Черноморский флот, далеко оставивший за собой в этом отношении Балтийский. Прочные основы его жизненной силы были заложены на все последующие времена.