Валентин Пикуль - Избранные произведения. I том

Егеря расселись вокруг доски, каждый занял себе полоску и, быстро отыскав на своей одежде вошь (которая выглядела побойчей других), положил ее на край «беговой дорожки».

— На старт! — скомандовал Нишец. — Пли!..

Вшивые гонки начались.

Первой шла жизнерадостная мелкая вошка Вилли Брамайера; Франц Яунзен поправлял спичкой своего «рысака», который никак не хотел ползти прямо, а старался вильнуть в сторону.

— Доска шершавая, — жаловался егерь. — Это еще что, а вот до того как белье в прошлом месяце парили, так вот у меня была вошь — это вошь!..

Но в самый разгар «гонок» дверь распахнулась, и в землянку вошел эсэсовский офицер, на погонах которого были видны три четких буквы: «Ж. Е. Р.» — тайная полевая полиция.

— Франц Яузен — кто?

— Так точно, герр…

— Руки вверх!

Эсэсовец толкнул его к двери, там уже стояли двое в штатском. Яунзена бросили в машину, и она сразу же сорвалась с места. Все произошло настолько стремительно, что Яунзен вначале ничего не понял. Только когда автомобиль проехал версты две, он спросил:

— Герр унтерштурмбаннфюрер, мне можно опустить руки?

Удар в лицо. Смех.

— Герр…

Еще удар.

— Ты будешь знать!.. Говори, как тебе удалось вот это?

Только сейчас Франц заметил в руке офицера газету со своей статьей.

— Герр…

Ему не дают говорить. Бьют. По лицу Яунзена текут кровь и слезы. Он сползает с сиденья, штатские топчут его ногами.

Наконец бить прекращают.

— Кто дал тебе Железный крест?

— Я убил изменника нации.

— Это не ответ на вопрос.

— Крест выдан мне по инициативе оберста фон Герделера.

— Ага, — смеется эсэсовец, — одна компания!..

Снова бьют. Машину трясет. Пролетают вершины гор. Сверкает море. Гудят под мостами реки. И — бьют…

Петсамо. Яунзена волоком втаскивают в комендатуру тайной полевой полиции.

— Пей, — говорит эсэсовец и дает воды.

Зубы егеря стучат по железному ободку кружки; на подоконнике длинного коридора пушистый котенок трет лапкой мордочку… какие-то двери… какая-то лестница… Куда ведут?..

В сумрачном кабинете, украшенном большим портретом Гитлера, сидит бледный фон Герделер. Увидев Яунзена, он долго о чем-то думает, потом поднимается и говорит:

— Этот солдат невиновен. Я ему приказал, и он приказ выполнил…

За спиной Яунзена, как избавление от мук, захлопывается дверь одиночной камеры. Глубокой ночью к нему приходит санитар-фельдфебель.

— Ну! — говорит он, грубо ощупывая избитое тело егеря. — Ты, парень, легко отделался.

Он лезет к нему в рот жесткими пальцами, равнодушно замечает:

— Зубы выбили, а корни остались.

Достав щипцы, вырывает корни. Франц Яунзен выплевывает кровь, плачет:

— О, майн готт, за что меня так?..

— Не скули! — Фельдфебель смазывает ему синяки какой-то мазью, говорит: — Иди… иди, парень.

— Куда?.. Куда идти?

— В канцелярию.

В канцелярии военный чиновник, как будто ничего не случилось, говорит ему:

— Впредь вы будете следить за настроением солдат вашего взвода и немедленно докладывать обо всем лейтенанту Вальдеру. Ваш служебный номер, который вы должны хранить в тайне, — 7318… Можете идти.

— Слушаюсь, — ответил Яунзен, а когда очутился на улице, то поднял голову и, глядя на звезды, поклялся: «Чтобы я когда-нибудь что-нибудь для кого-нибудь еще написал… да никогда!..»

До сих пор Герделер думал, что мощь третьей империи заключена в железных колоннах солдат, в генералах людендорфской выучки, в беспрекословной дисциплине, в жерлах орудий, в крейсерах, в торпедах, в немецкой пунктуальности. И до сих пор он чувствовал себя неотделимой частью этого сложного механизма. Но оказалось, что все это — блеф; над армией и над ним тупо возвышалась еще одна сила, которая воплощена вот в этом штурмбаннфюрере с белой повязкой гестаповца на рукаве.

Допрос окончен. Ему бросают одежду:

— Одевайтесь.

Инструктор разбирает сверток обмундирования. Золотые шнуры оберста с мундира уже спороты. Пальцы дрожат, не могут нащупать пуговицу. Кто-то помогает ему натянуть штаны, толкает в спину:

— Быстрей, быстрей!..

Уже ночь. Горы чернеют на горизонте. Его сажают в машину, везут. Штурмбаннфюрер всовывает ему в рот сигарету, подносит к лицу зажигалку.

— Ну, — говорит он, — может, вспомним все-таки?

«О чем вспомнить? — пытался сосредоточиться фон Герделер. — Ах да!.. Этот «дарревский молодчик» Отто Рихтер, прибывший в Финмаркен из Голландии. Я встречался с ним в Парккина-отеле… Кто еще был тогда?.. Кажется, командир противокатерной батареи с мыса Крестового… как зовут этого обер-лейтенанта?.. Фон… фон Эйрих…»

— Ну! — настаивает гестаповец. — Так, может, мы скажем честно, что получили задание от русской разведки начать разложение горноегерской армии?

— Я ни в чем не виноват, — отвечает фон Герделер. — Никаких заданий от Рихтера не получал… Произошла какая-то чудовищная ошибка…

Шофер в мундире эсэсовца говорит:

— Здесь! — И машина останавливается.

Инструктора подхватывают за руки, его ноги волокутся по земле. «Все, — думает он, — конец», — и говорит:

— Послушайте, я умру, но совесть моя перед фюрером чиста. Я остаюсь верным слугой национал-социалистской партии.

— Браво, браво! — смеется штурмбаннфюрер и деловито распоряжается: — Вот к этой скале… повертывайтесь…

— Нет! — отвечает инструктор, прижимаясь к скале спиной. — Я приму смерть с открытым лицом!..

— Ну, валяйте, желаю вам оставить штаны сухими.

Автомашины с включенными фарами въезжают на площадку, и теперь четыре ярких луча, как прожекторы, сходятся на фон Герделере.

— По изменни-ку н-а-а-ции!.. — нараспев командует штурмбаннфюрер, и карабины нащупывают сердце инструктора, которое сжимается в груди от предчувствия пулевых уколов.

Гестаповец вдруг обрывает команду, подходит к нему.

— Спрашиваю последний раз, — говорит он, — от кого получали задание написать эту пораженческую статью?

Фон Герделер вскидывает руку в нацистском приветствии:

— Хайль Гитлер!

— Не будь дураком! Я отдаю команду «пли».

— Хайль Гитлер!

— Пли!

Инструктор почти явственно ощутил толчок пуль, но продолжал стоять, только одна мысль билась под черепом: «За что?.. За что?.. Разве я…»

Штурмбаннфюрер подходит снова:

— Послушайте, я шучу только один раз. Со второго залпа от вас полетят клочья.

— Хайль Гитлер!..

— Ну, ладно!.. Внимание… пли!

На этот раз, кажется, попали. Все тело разрывается на части.

«Но почему я не падаю?..»

Штурмбаннфюрер подходит и сталкивает его на землю:

— Лежи!..

Инструктор потерял сознание. Когда же очнулся — вокруг было пусто. Он понял, что машины уехали, оставив его одного в тундре. Вспомнив сцену расстрела, вяло подумал: «Пугали», — и поднялся на ноги.