Валентин Пикуль - Избранные произведения. I том

— Хорошие это корабли, — сказал он. — Неказисты вроде, но в них что-то есть приятное… Подойдем к храбрецам поближе, я хочу переговорить с их командиром.

Командира «Храброго» недавно выкинули с флота за родство с генералом Корниловым, и матросы выбрали в командиры канлодки лейтенанта фон Ренненкампфа, невзирая на его немецкую фамилию, — это был отличный и волевой офицер, еще совсем молодой.

Пилсудский наказал Ренненкампфу — через мегафон:

— Мы пока постоим на якорях, а вы обстреляйте этот входной мыс. После чего будем наводить хандру на «Эмдена».

— Добро, — охотно согласился Ренненкампф…

Но едва «Храбрый» дал обороты, как из-за мыса Памерорт высунулся форштевень германского дредноута «Кайзер». Русские эсминцы и канлодка перед ним — как жуки перед носорогом.

— Выбирай якоря, — среагировал Пилсудский. — Быстро…

Атмосфера над морем наполнилась гулом: из башен «Кайзера» вылетели сгустки огня. Сейчас, не считая канлодки, их было четыре собрата: «Победитель», «Забияка», «Константин», «Гром».

Пилсудский машинально отметил время: 13.50 на часах.

Комендоры уже на пушках. Корабли — в развороте.

«Кайзер» давал недолеты, и перед эсминцами выметывало из моря каскады воды, прикрытые сверху шапками дыма. «Гром» снялся с якоря раньше других, первым лег в развороте, и сейчас получилось так, что он прикрывал собой остальные корабли…

Штурман «Грома» Митя Блинов сказал про немцев:

— Не торопятся. Стреляют в час по чайной ложке…

Ваксмут перебегал с крыла на крыло мостика, оценивая на глаз обстановку. Второй залп с «Кайзера» захлестнул эсминец пеной, и «Гром», покачнувшись, продолжал выписывать циркуляцию.

Володя Севастьянов ответил штурману:

— Три раза в день. Но ложка-то у них — столовая…

А вот что случилось дальше — сразу никто не понял. «Гром» испытал сильнейшее потрясение. Людей сбило с ног. Главный компас сорвало с креплений, и он, заодно с тумбой нактоуза, упорхнул с мостика за борт. Со щитов выбило все минные прицелы, которые повисли на рваных концах проводов. «Гром» стал ложиться в крене, но он еще двигался, и Ваксмут, не растерявшись, велел на руль:

— Право на борт… пока не остановились. Жми!

«Гром» получил прямое попадание с линкора двенадцатидюймовым снарядом, который не взорвался. Бронебойная (в рост взрослого человека) рассадила эсминцу правый борт, она в куски разнесла машину. Пройдя через корабль насквозь, снаряд вырвался из другого борта и, глубоко уйдя в воду, только там и лопнул. Все звуки заглушал острый пронзительный свист — травился пар из разбитых турбин. Резануло диким воплем — это кричали обваренные паром котлов кочегары, которые выскакивали на палубу, рвали с себя раскаленные робы и выли от нестерпимой боли ожогов…

Ваксмут снял со щеколды микрофон боевой связи:

— Мостик — энергопосту: Коля, что у тебя разбито? Громовский инженер-механик Малышев доложил:

— Пар выходит из правой, но левая турбина еще тянет нас…

Над эсминцем, словно сказочный белый гриб, поднималось вертикальное облако пара. Со свистом это облако росло — все выше, выше и выше. Когда пар стравился до конца, застопила и левая машина. Приказ к повороту был отдан Ваксмутом кстати: «Гром» на инерции завернуло за мыс, где его не могли видеть с «Кайзера».

Семенчук стоял на мостике. Побледнев, Ваксмут раскрыл портсигар, совал его к лицу каждого, сунул и гальванеру; Семенчук взял папиросу, раскурил ее, и это была его первая папироса в жизни. В голове замутилось, он слушал, что говорит Ваксмут, а уши раздирало острым криком обваренных людей…

— К нам спешит «Храбрый», — сказал штурман Блинов.

Но прежде «Храброго», обгоняя канонерку, пронесло мимо «Победителя», с него начдив Пилсудский передал в рупор:

— Мы вас прикроем, сколько хватит сил… Держитесь!

Пар уже таял в небе, когда Ренненкампф подвел свой «Храбрый» вплотную к эсминцу; Семенчук кинулся на палубу, разносил по борту буксирные концы. Краем глаза он видел, как на корме отходящего «Победителя» разбили шашку, ставя дымовую завесу. Но ветер сегодня, как назло, послабел — струя дыма не развеялась над морем в спасительное покрывало. «Кайзер», перестав стрелять, медленно отползал за мыс Памерорт…

— Начинаю тянуть! — прогорланил фон Ренненкампф.

«Храбрый», натужась машиной, рванул «Гром» с места и потащил за собой — прочь от Соэлозунда. «Константин», догоняя дивизион, тоже колотил на корме шашку за шашкой. На какое-то время черно-бурая полоса дыма все же закутала поврежденный эсминец. «Храбрый», попадая на волну, дергал «Гром» за форштевень, и буксирные тросы рискованно хрустели, проклятые!

Семенчук глянул на свои руки — ужасные руки. Никогда со стальными концами нельзя работать без рукавиц. А он сгоряча вступил с ними в борьбу, как с железными питонами-боа, в могучих руках выравнивал их извивы, похожие на колбасные кольца, и вот результат: на руки страшно смотреть… Но сейчас кровь была всюду.

Убитых складывали в ряд, как снопы…

Появился над каналом туманец, и на время корабли противника стали невидимы. Эсминцы маневрировали на 15 узлах, выписывая «восьмерки» между Эзелём и Даго. «Гром» тянулся за «Храбрым» на скорости в три узла, и дивизион, конечно, не мог их покинуть. Казалось, спасение близко. Но тут с мостика сорвался по трапам председатель судкома Соловьев, выскочил на самое острие полубака.

— Не пойму… неужели «новики»? — крикнул он.

Девять плоских теней, как призраки, пролетали в тумане.

Пилсудский рывком опустил бинокль:

— Немцы! Девять шашлыков. Штурман, отметь время.

— Пятнадцать десять, — ответили из рубки.

— Запиши в журнал: отражение атаки…

Над трубами германских эсминцев — ни одного клочка дыма, только дрожь горячего воздуха, и на XI дивизионе все поняли:

— Нефтяники… как и мы, грешные!

Люди еще не успели осмыслить превосходство противника (девять против трех), как из тумана вдруг вынесло на канал еще несколько силуэтов. Сигнальщики на «Победителе» надрывно отсчитывали:

— …четыре… пять… шесть… семь… восемь!

И тут у многих заныли сердца:

— Еще восемь, итого семнадцать эсминцев противника…

Счет открылся: семнадцать вымпелов против трех.

Над немецкими кораблями второй группы дымы струились широко, и стало понятно: эти восемь идут на угле. А дальше началось представление, будто в цирке. Форсируя узость пролива, четыре эсминца Германии подряд, один за другим, будто сговорившись, стали вылетать на каменистые банки. Поломав винты и покорежив плоскости рулей, они помертвело отползали обратно.

Определился окончательный счет: тринадцать против трех!