Валентин Пикуль - Избранные произведения. I том

На конверте синел жирный штамп Мурманского почтового отделения.

— А-а, ладно! — раздраженно сказал Сережка. — Ты сегодня, я вижу, не в духе. И я пришел не за тем, чтобы пререкаться с тобой целый вечер!

— Легче… легче греби, — пригрозил отец, — а то, смотри, весла поломаешь.

— Наваливаться не собираюсь, но и табанить перед тобой не буду. Это только мать на цыпочках перед тобой бегает.

Отец рассмеялся снова, на этот раз веселее:

— Молодо-зелено… Смотри, вот я навалюсь — плохо тебе будет. — И вдруг оборвал: — Ну, хватит, рассказывай! Вон тут в газете опять сводка: торпедными катерами Северного флота потоплены такие-то и такие-то… Это, случайно, не вы?

— Нет, мы скоро пойдем. Дымовых шашек набрали — видно, много огня встретим!

Отец громко выдохнул воздух:

— Хе!.. Никольскому вашему можно довериться, он свое дело отлично знает.

— Это верно, — согласился Сережка и взглянул на часы.

— А я тебя не держу, — неожиданно сказал отец. — Можешь идти, коли ждут.

— Не ждут, но… все-таки. Ты, папа, не рассердишься, если пойду? Ночевать дома буду.

Отец поправил на руке косынку, спросил:

— Может, деньги нужны?

— Деньги?.. А на что они мне?

— Верно, — кивнул отец, — на что они тебе?.. Ну, а впрочем, возьми, вдруг да пригодятся!

— Спасибо, папа!..

В коммерческом магазине он занял очередь в кассу. Офицер морского патруля издали следил за ним подозрительным взглядом: не будет ли этот молодой матрос брать водку? Но Сережка попросил у продавщицы двести граммов конфет, которые нравились ему самому в недалеком детстве. Должны, очевидно, нравиться и Анфисе, — не может быть такого положения, чтобы их вкусы не сходились!..

В дверях магазина совсем некстати столкнулся с матерью.

— Ты что здесь? — с радостным удивлением спросила она. — Отец, наверное, послал?

— Нет, я так…

— А что купил?

— Да вот конфеты…

Мать бесцеремонно раскрыла кулек, вкусно разгрызла на белых зубах одну конфету.

— Какие хорошие-то! Откуда деньги?.. Ну ладно, займи вон ту очередь, а я стану в кассу… ты из дому?

— Да, — упавшим голосом пробормотал Сережка.

Он не посмел не вернуться домой и, чувствуя, как быстро истощается содержимое кулька, покорно шагал рядом с матерью. Отец, встретившись с ним, хитро подмигнул ему глазом:

— Ну, попался?..

Сережка покормил в аквариуме уродливых жителей морских «лугов», послушал разговор родителей, поужинал нехотя — стало еще скучнее.

— Ну, как ты живешь, сынуля?

— Да ничего, мама.

— А грустный почему?

— Так просто…

И отец тоже съел конфету. Тоже похвалил. И опять подмигнул:

— Вкусные!..

Сережка тайком от матери снова прочел письмо: «… вы не приходите несколько дней, и я беспокоюсь. Не может быть, чтобы я обидела вас чем-нибудь…»

«Разве она может обижать? Или разве он может ее обидеть? Да никогда!..»

Посмотрел на часы — половина десятого. Еще полчаса — и уже будет поздно идти к ней.

— Мама, тебе никуда не надо?

— Нет, милый.

— А то бы я сходил.

— Спасибо, но не надо.

Читает отец, что-то пишет мать, а часы — тик-так, тик-так. Взял бы их, проклятые, и разбил! Вот уже десять. Или ложись спать, или — иди…

— Мама, я пройдусь.

— А на улице темно, сынок, холодно.

— Я все-таки пройдусь.

— А со мной посидеть не хочешь?

— Я скоро вернусь…

Когда за сыном захлопнулась дверь, Прохор Николаевич громко расхохотался.

— Ты чего? — удивилась жена.

— Да так, место смешное одно попалось, — ответил он, хотя читал «Основы непотопляемости военных кораблей деревянной конструкции».

Дверь открыл навигационный смотритель:

— А, пропащая душа! Ну, проходи в горницу.

И, еще не входя в комнаты, Сережка каким-то чутьем понял — ее нету. Сразу опустилось сердце.

Спросил неуверенно:

— Анфиса дома?

— Ушла недавно. Сидела, чего-то нервничала, потом ушла… Говорил я ей: «Не ходи, доченька, посиди со мной», — не послушалась, убежала.

— Куда же, дядя Степа?

— А бог ее ведает! Может, к тете Поле — у той сейчас что ни день, то праздник. Да и матушка Женечки как бы вроде на побывку с фронта приехала — отвели девчонку туда…

Шуршали за окном волны, ревели в туманных далях радиомаяки, позвякивала цепь шлюпочного прикола. «Не уйду, — решил Сережка, — дождусь…»

И потому, чтобы убить время, сознательно затягивал чаепитие, долго выслушивал давно заученные наизусть морские истории — даже смотрителя утомил.

— Ты, сынок, посиди, коли хошь, — сказал Хлебосолов, — а я уж прилягу. Ох-хо, косточки мои!

Прилег старый моряк и заснул. Анфисы все не было и не было. Отчаяние сменилось глухим раздражением против нее. Потихоньку взял у дяди Степана табаку, свернул цигарку, выкурил.

Потом бушлат натянул, осторожно вышел. Сумрачно шагал по хрустящей гальке. «Где она?» — думал.

И совсем случайно встретились лицом к лицу на темной пустынной улице.

— Анфиса!

— Ой, Сережа!.. Сереженька!..

Взялись крепко за руки и, ничего не говоря друг другу, долго шли куда-то — все против ветра, все против ветра!..

— Я ухожу, — горестно сказал обер-лейтенант.

Суттинен хлестанул себя плетью по голенищу сапога и — ни слова в ответ.

— Я ухожу, — повторил Штумпф. — Почти год были вместе… Нам есть что вспомнить!

Суттинен — сквозь зубы:

— Нечего вспоминать! Все осталось там, за пограничным столбом. Мы уже топчем, Штумпф, милую землю Суоми!..

Да, огляделся он, это, конечно, уже не дремучие топкие болота потерянной Карелии. Вон торгует ларек с суррогатным пивом, вон девочки маршируют на богослужение, и впереди колонны — учительница; хоть бы значок «Лотта Свярд» догадалась снять, дура!.. А по холмам — домики: сами красные, окошки белые, разрисованы, словно пасхальные пряники.

— Суоми… — протяжно вздохнул лейтенант.

На дворе соседней усадьбы пьяный капрал возился с лохматыми домашними медвежатами. Мальчишки подбадривали вояку свистом, а хозяин усадьбы, старый финн в синем жилете, сидел на крылечке, равнодушно сосал медную трубку.

— Суоми, — наконец отозвался Штумпф и, помолчав, грустно заговорил: — Мне уже нельзя оставаться здесь. Русские поставили вам жесткие условия: к пятнадцатому сентября — ни одного немца на вашей земле.

— Ты, я знаю, — сказал Суттинен, подумав, — ты уйдешь сам, а вот ваша Лапландская армия… скажи, уйдет ли она?

— Конечно, нет! — улыбнулся Штумпф. — Мы не такие дураки, чтобы пожертвовать Лапландией, этим важным плацдармом. И вам, лейтенант, может быть, еще придется драться с нами!

— А ты, Штумпф, будешь драться против нас?

— Я солдат фюрера, — ответил советник.

— Я тоже солдат, — закончил Суттинен и, повернувшись, крикнул в сторону капрала: — Эй, эй!.. Берегись!..