Валентин Пикуль - Избранные произведения. I том

Аглая, зажмурив глаза, с удовольствием поежилась, как кошка перед огнем.

— Вы знаете, Федор Петрович, — сказала она, — почему-то я вас таким себе и представляла… Только скажите, что вы делаете здесь? Один? В темноте?..

Прапорщик снизил голос до шепота:

— Не удивляйтесь: я вызываю духов…

— А разве здесь есть духи?

Прапорщик кивнул ей своей большой головой:

— К сожалению… завелись.

— А что это за духи?

Клюгенау приблизил к ней свое лицо — круглое, белое; губы его были полуоткрыты.

— Это было очень давно, — медленно сказал он. — Так давно, что вы не можете себе представить… В ущельях тогда свистели стрелы, пылали костры и плакали жены. И смуглые рабы обтесывали камни. Баязет встал на костях пленных рабов, и смотрите сюда: вы видите, как ползут по стене капли их крови? Цитадель хорошо помнит их стоны…

Клюгенау вытянул в полумраке руку: по стене медленно сочилось что-то темное.

— Я боюсь, — сказала Аглая.

— Не бойтесь: человек должен быть смел, иначе ему отказано в уважении… Потом, — продолжал Клюгенау, помолчав, — Исхак-паша умер. И его уже не радовали сказочные мозаики на стенах, звон фонтанной струи уже не касался его слуха. Но перед смертью он велел отравить самую прекрасную из своих жен. Юную звезду гарема — Зия-Зий.

— Это сказка, — улыбнулась Аглая, — и откуда вы можете знать ее имя?

Прапорщик ответил серьезно:

— Вы можете не верить мне, но я вчера слышал на базаре ее имя: Зия-Зий… И сейчас она придет. Но сначала мы увидим пашу…

Клюгенау стиснул руку Аглаи, и женщина вдруг услышала далекие возгласы муэдзина, призывавшего правоверных к молитве. Офицер подвел ее к небольшому окошку, отодвинул свинцовый переплет рамы.

— Смотрите туда, вниз… Вы что-нибудь видите?

Аглая увидела со страшной, как ей показалось, высоты внутренность мечети: утончаясь книзу, бежали от купола бледные столбы арок, изогнутые, как сабли; она разглядела ряды позолоченных арабесок, кафельную мозаику стен и начертанные в кругах суры Корана.

— А там что? — спросила она: ей было непонятно назначение какого-то шкафа, уходившего в глубокую нишу.

— Это кебла, — шепотом ответил прапорщик, — там хранятся Кораны, а фальшивая дверь обращена в сторону Мекки… Смотрите, вы видите свет?

Неясный свет забрезжил где-то внизу, заблуждал среди колонн, и из мрака выступила фигура человека в длинном, до пят халате и в чалме. Аглае почему-то показались знакомыми и эта фигура, и эта важная, медлительная поступь. Человек расстелил на полу циновку, надолго припал к земле лбом. Вытянув руки, он молился.

Возгласы муэдзина понемногу угасли…

— Уйдемте, — попросила Аглая.

— Тише, — прошептал Клюгенау, — сейчас придет волшебная Зия-Зий…

И действительно, откуда-то из темноты выступила легкая тень женщины; неслышно скользя среди мрачных колонн, она подошла к паше, и паша поднялся, медленно и величаво…

— Ты почему не приходила вчера? — сурово спросил Исмаил-хан. — Муэдзин ушел уже спать, а я все ждал тебя.

Девушка по-мальчишески передернулась, движением узких бедер подтянув спадавшие шальвары, потом слегка откинула чадру.

— Но, великий хан, — шепнула она. — Хаджи-Джамал-бек вчера еще не вернулся из Вана.

— Он вернулся, значит, сегодня? — спросил подполковник.

— Да, великий хан. Только сегодня.

— Что он велел передать для меня?

Зия-Зий опустила ручку в одежды и вынула хрустящий конверт. Исмаил-хан вскрыл письмо, велел турчанке держать свечу.

В письме было написано:

Украшением пера да служит имя аллаха. Время счастия да будет соединено с веселием и радостью. Велик аллах!

Дорогой мой хан, надеюсь, Вы не забыли своего генерала, который водил Нижегородских драгун к славным победам, когда Вы были еще поручиком. И Вы знаете, что я, как и Вы, верой и правдой служил Российскому престолу, который вознаграждал меня почестями и богатством.

О горькое заблуждение!.. Все мы, и я тоже, поседевший над Кораном, видели только мертвую букву, но глубокое божественное значение ускользало от нас. Я счастлив отныне, что разумное толкование шариата открыло мои глаза; подвигнув себя на путь борьбы с неверными, я советую и Вам, как ученику премудрой «Зикры», отойти от гяуров. Пророк поучает нас: «Если вы располагаете хитростью противу неверных, то приведите ее в исполнение!»

Поймите наконец, дорогой хан, что распространение заповедей его немыслимо, пока по святой земле ислама блуждают слепые неверные. Первый долг мусульманина разносить по миру мечом и убеждением свет истинной веры, можно даже покидать семью и родину, если опасность угрожает исламу, и вооружаться противу неверных. Пока же Вы служите гяурам, пророк отвергает Ваши молитвы; присутствие неверных в доме Вашем заградило Вам путь к престолу аллаха, молитесь же и кайтесь.

Нам нужна святая война — хазават : готовьте себя к ней постом и покаянием. Побрейте, наконец, свою голову, как и подобает мусульманину; когда Фаик-паша или Кази-Магома ворвутся в Баязет, Вас узнают по обритой голове — и Вы сохраните свою жизнь.

— И это все? — спросил подполковник.

— Все, — отметила Зия-Зий.

— А что говорят в городе?

— Говорят, что Фаик-паша скоро вас всех перережет…

— Хорошо, — разрешил он, — иди. Я буду здесь на каждой пятой молитве.

— Разве вы не узнали нашего Исмаил-хана? — спросил Клюгенау. — Это был он. Но, поверьте, я так не хотел, чтобы вы ушли от меня, что нарочно… Поверьте — нарочно придумал для вас чудесную сказку. Вы не сердитесь?

— О нет! А теперь — прощайте…

Аглая ушла, а Клюгенау, когда затихли женские шаги, спустился в мечеть. Обойдя стены, он остановился перед мусульманскою кеблой, обращенной в сторону Мекки. Сказочник и романтик умер в нем — родился снова трезвый инженер, ответственный за судьбу крепости. Прапорщик отшвырнул в сторону разбухшие, непомерно толстые кирпичи рукописных Коранов.

«Откуда же приходит эта чертовка? Ага, — удивился он, — какое чудо!..»

Дверь, обращенная в сторону Мекки, неожиданно стала отворяться — полное нарушение законов мусульманской архитектуры. Но это было так: очевидно, жестокий феодал Исхак-паша, боясь мести своих подданных, приготовил себе тайную лазейку для бегства, о которой никогда бы не догадался ни один правоверный.

— Паша был не дурак, — заметил Клюгенау, протискиваясь в узкую дверь; крепостные крысы с визгом шарахнулись из-под ног, обрывистые ступени неожиданно вывели прапорщика из мрака в затянутый густой паутиной коридорчик, а там уже чернела низкая амбразура, через которую доносился шум реки. «Совсем не дурак», — сказал себе прапорщик и надолго задумался. Поздно вечером он не постеснялся разбудить коменданта крепости и доложил: