Валентин Пикуль - Избранные произведения. I том

— Ил-2, — поучал своего питомца Штюрмер, — вот этой машины ты опасайся. «Спитфайер» страшен на разворотах, ты ему тоже не открывай бортов…

— Я этого не боюсь, погибну как надо, — отвечал молокосос. — Я вот только пике боюсь. У нас в школе таких страхов наговорили! И никогда еще не пробовал…

— Сейчас попробуешь, сынок, — сказал Штюрмер и показал через стекло кабины куда-то вниз. — Видишь, костер горит в тундре?

— Вижу…

— Это наверняка дезертир греет свои кости. Разворачивай машину, ложись на левое крыло. Выдвигай подкрыльные решетки. Если хочешь, включи плановый фотоаппарат…

— Мне? — испугался гитлеровский сопляк.

— Давай, давай, сынок! Со мной ничего не бойся…

Молокосос, посинев лицом, швырнул машину в затяжное пике. На черте прицела висела перед ним рыжая точка костра, земля грозно ринулась навстречу машине. Штюрмер стиснул в ладони рукоять бомбового залпа, подбадривал:

— Давай, давай, детка! Ниже, ниже… Видишь, он уже бежит прочь! Ага, мерзавец! Сейчас мы тебя так раскидаем по тундре, что не соберет никакой часовщик!..

Машина, хрустя и содрогаясь от напряжения, выползала из затяжного пике. Бомбы глухо рванули под ней скалистую землю. Костер разбросало в стороны, и сверху было отчетливо видно, как крохотная фигурка обезумевшего от ужаса человека мечется среди расщелин и камней, спасаясь бегством.

— Переходи на бреющий, — впадая в азарт охотника, приказал Штюрмер. — Он далеко не уйдет. Учись стрелять, сынок, по живой мишени! Это — лучший вид спорта…

Огненные трассы настигали человека, скрещивались перед ним, разрубали землю. Человек то пропадал среди черных скалистых нагромождений, то выбегал на снежную равнину.

— А я не думал, что это так забавно! — признался сопляк.

— Еще не такое увидишь, сынок…

Юнец, однако, стрелять не умел, и скоро фигура человека затерялась где-то среди камней.

— Ну как? — спросил его ас. — Тебе понравилось?

— Очень. Завтра же напишу об этом своей маме…

А человек, загнанный и затравленный воздушным зверем, лежал в тесной расщелине и не дышал, а почти хрипел от напряжения той борьбы, которую ему пришлось выдержать. Казалось, он не надышится никогда. Казалось, грудь его сейчас лопнет. Но вот он посмотрел вслед улетавшему самолету и медленно поднялся на ноги.

— Опять не вышло! — сказал он, и даже не улыбка, а какая-то животная гримаса довольства собой, своей силой и удачливостью исказила его черное, заросшее густой бородой лицо…

Если бы Аглая увидела сейчас этого человека, она бы не признала в нем своего мужа. «Где он?» — спрашивала она себя, шагая по улицам Мурманска.

Жить среди людей и не иметь неприятностей — это почти невозможно. Но неприятности Пеклеванного с рапортом, поданным контр-адмиралу Сайманову, конечно, не ограничились одной лишь резолюцией: «Отказать». Этот рапорт очутился у командира «Аскольда». Рябинин показал его Самарову.

— Это верно, — сказал он, — что у моего помощника нет любви к нашему кораблю, вот и доказательство…

Пеклеванного Самаров нашел на палубе. У борта патрульного судна качался пузатый катер под парусиновым капотом, прибывший с транспортов за свежим хлебом, и лейтенант руководил погрузкой.

— Добро, добро, — нетерпеливо отмахнулся он от Самарова, понимая, что никаких особых служебных дел у него с замполитом быть не может. — Вот сейчас догрузим хлеб, и приду…

Артем пробыл на палубе, пока катер не отошел от борта, и только тогда отправился в свою каюту. И, шагая вдоль подковы кормового коридора, он вдруг разом понял, о чем сейчас будет вести разговор. Понял и, распахнув дверь, опередил вопросы:

— Вас, очевидно, интересует, почему я подал рапорт о списании с «Аскольда» на бригаду миноносцев?

Здесь же была и Варенька Китежева, и это было неприятно Пеклеванному. «Ну ладно, Самаров, а ей-то что? Вот уж эти женщины! Если увидят дырку, то им обязательно надо быть затычкой…»

— Да, товарищ лейтенант, — ответил Самаров, — нас это не только интересует, но и тревожит.

— Благодарю за повышенный интерес к моей особе, но тревожитесь вы напрасно…

Самаров неожиданно крикнул:

— Да мы плевать хотели на твою особу! Нам не твоя особа нужна, а служба! Понял ли ты, помазанник божий?

Варенька фыркнула:

— Вот уйдете с «Аскольда», и мы будем говорить: «В бозе почивший…»

— Если вы решили разлаяться со мной, — сказал Артем, — то лаяться я тоже умею. И ничуть не хуже вашего. Давайте говорить спокойно.

— Вы правы, — снова переходя на уважительный тон, отозвался Олег Владимирович. — Видите ли, мы, вся команда «Аскольда», очень вам благодарны. Вы научили нас обращаться с оружием, заставили ценить каждую секунду времени, сделали нас дисциплинированными людьми. Но вы считаете, очевидно, зазорным служить на «Аскольде» дальше? Что ж, вы, наверное, просто забываете, что мы все делаем одно и то же дело. И миноносец, и наш бывший траулер плавают ведь под одним флагом — под советским флагом! Я не понимаю, чего вам не хватает? Или, может быть, пушек? Или кормят вас здесь не так, как вам хотелось бы?

Он посмотрел в иллюминатор. За выпуклым толстым стеклом, по которому сбегали крупные капли воды, виднелся круглый клочок сизой, взъерошенной ветром поверхности бухты, а в отдалении — тяжелые, заякоренные корабли.

— Вот и сегодня, — закончил Самаров, — мы начнем конвоирование союзных транспортов. За границей нас знают плохо. Совсем не знают. Сплошные небылицы! Русскому человеку достается, не в пример другим. Через каждые десять-двадцать лет ему кровь пускают. А он — не озверел, не ожесточился, как иные народы. Все так же красив и благороден. И мужествен, как никто… Разве же не почетно нам с вами доказать это еще раз? Вот видите, лейтенант, стоят транспорты. Ждут. Надеются, что мы не подгадим…

Варенька передернула плечами, сказала:

— Что вы, Олег Владимирович! Это же ведь сплошные серые будни! А лейтенанта Пеклеванного совсем не устраивает патрульная служба, которая, по его же словам, наводит на него тоску и уныние…

Ну, это было уж слишком! Артем не вытерпел и прервал ее:

— Я окончил военно-морское училище и чувствую, что буду гораздо полезнее в другом месте!

— Не вижу, что вы окончили советское училище.

— Это почему же?

— А по вашим словам.

— Не понимаю! Объясните.

Самаров прошелся вдоль каюты, улыбнулся Пеклеванному: мол, вот как тебя!

— А что, на миноносцах-то особая каста? Вы думаете, если попадете на эсминец — там будут другие люди? Нет, люди везде одни… А вы, доктор, перегнули палку. Конечно, военная служба — это не мягкое кресло, в котором можно развалиться, как твоя душа пожелает…

— Да бросьте вы мне политинформацию читать, не маленький! — резко выкрикнул Пеклеванный. — Я не легкой службы ищу! Любой сведущий человек знает, что уж где-где, а на миноносцах самая тревожная жизнь…