Валентин Пикуль - Избранные произведения. II том

Англичане старались помешать союзу России с Францией, и Гренвиль — под громы колоколов — заметил Морни:

— У нас политику делают ради прений в парламенте, а дипломаты интригуют лишь ради насыщения архивов документами о своем остроумии… Не пойму, ради чего стараетесь вы?

— Не смейтесь! — отвечал Морни британцу. — Я разглядел в России неразработанный рудник для экономической эксплуатации. Вам-то хорошо сидеть на угольных копях Ньюкасла, а французы никогда не знают, чем протопить свои камины…

Прусское королевство на коронации представляли два человека, столь различных, что их неловко сопоставлять: великий ученый Александр Гумбольдт и генерал Гельмут фон Мольтке. Автор «Военных поучений» врезался в память человечества жестким профилем волевого лица, обтянутого сухим пергаментом старческой кожи, а тогда — на коронации — это был тощий и моложавый, удивительно ловкий в движениях человек, с румянцем во всю щеку, восторженный поклонник танцев, которым он и отдавался — почти самозабвенно…

После мазурки царь приветствовал его:

— А-а, Мольтке! Что скажете хорошего?

На ломаном русском языке, клокоча звонкой гортанью, будто орел перед взлетом, Мольтке отвечал:

— Не стройте крепостей — стройте железные дороги. В Берлине не считают, что Россия потерпела поражение — просто Россия не смогла выиграть победу из-за отсутствия рельсов, протянутых к черноморским портам. Увы, государь, бог Марса отвернулся от ваших воловьих упряжек…

И он закружился в вальсе! Издали наблюдая за его костлявой фигурой, императрица Мария сказала Гумбольдту:

— Посмотрите, как упоенно танцует ваш Мольтке.

— А что ему делать? Это лучший танцор Берлина… Правда, — добавил Гумбольдт, — я слышал, Мольтке что-то еще фантазирует в генеральном штабе, но я не могу представить, чтобы человек, пылко отдающийся танцам, был способен одержать хотя бы одну серьезную победу на полях роковых битв…

Горчаков равнодушно взирал на вальсирующую публику, вскользь заметив советнику министерства — барону Жомини:

— Я бы охотно променял Гумбольдта и Мольтке на одну лишь голову прусского политика… Это нужно не только Берлину, но, думаю, пошло бы на пользу и Петербургу.

— Пруссия не имеет политика, — отвечал Жомини.

— Точнее, она не имеет политики. Но политик уже есть… Я говорю о Бисмарке, что застрял во Франкфурте, где он каждый вечер надувается, как пузырь, дешевым вином.

Потом была пышная иллюминация и обед в Грановитой палате, напомнивший застолья Ивана Грозного, когда к пирующим несли лебедей с бриллиантами, вставленными вместо потухших глаз. Коронация обошлась народу в 18 000 000 рублей, и, определив стоимость этой церемонии, я заканчиваю ее описание.

Русский дипломат Жомини, всю жизнь выглядывая из-за плеча Горчакова, обожал тень. Оттого-то читатели больше знают его отца, [67] Г. В. Жомини (1779–1869) — крупный военный мыслитель, родом из Швейцарии; покинув армию Наполеона I, в 1813 году поступил на русскую службу; организатор Военной Академии в России; в 1840-х годах удалился во Францию на покой, но во время Крымской кампании счел своим долгом вернуться из Франции в Россию, где и оставался вплоть до заключения Парижского мира. которого обессмертил Денис Давыдов:

Александр Генрихович Жомини считался «Нестором русской дипломатии», как никто другой знавший все ее тайны, и, подобно Горчакову, он долго был гоним по службе канцлером Нессельроде. Горчаков сразу же сделал Жомини главным советником министерства, приобретя тем самым «золотое перо» лучшего стилиста в искусстве дипломатической переписки. Документы, вышедшие из канцелярии Горчакова, снискали в мире славу подлинных шедевров политического красноречия, но историки давно потеряли надежду выяснить — кто их автор, Горчаков или Жомини? Скорее, они работали совместно, стремясь к тому, чтобы политический документ возвысился до уровня художественной классики. О своем помощнике Горчаков сам не раз говорил: «Про барона Жомини можно сказать, что он словно Иисус Христос в евхаристии — его все едят и пьют, но никто его еще никогда не видел…»

Сегодня Жомини скромно доложил министру, что от острова Мальты отошла большая английская эскадра.

— Конечно, — сказал Горчаков, — они покинули Мальту, чтобы войти в Черное море, где у нас один кукиш…

Граф Эстергази, посол венский, и лорд Гренвиль, посол лондонский, разводили перед Европой кляузы, будто русские укрепляются на острове Змеином… Из-за этого островка Александр II тоже донимал Горчакова:

— Гренвиль предлагал мне свои корабли для эвакуации наших людей со Змеиного… Какой плевок! Подумать только, сколько терплю я унижений от этой склочной Англии…

Гренвиль с Эстергази сделали князю заявление:

— Не рано ли вы стали насиловать Парижский трактат?

— Ваши скучнейшие разговоры об острове Змеином, — ответствовал Горчаков, нюхая табак, — я регистрирую как примечание петитом к своему вопросу, набранному крупным шрифтом: когда из Греции, и без того страдающей, будут удалены оккупационные войска ея величества королевы британской?

Морни тоже сделал заявление — от имени Франции:

— Я смотрел карту, но нигде не нашел острова Змеиного, и французам безразлично, кто его населяет…

Желая закрепить «провод» между Парижем и Петербургом, Морни срочно женился (кажется, по любви) на юной княжне Софочке Трубецкой, что вызвало бурю негодования в Англии: там сочли, что свадьба — дело рук хитреца Горчакова. Окрутив Морни с русской красоткой, Петербург теперь по рукам и по ногам свяжет политику Кэ д’Орсэ… Гренвиль сказал:

— Вы бы, Морни, никогда не женились на русской, если бы могли осознать стратегическое значение острова Змеиного. Россия, потеряв Дунай, оставила за собой островок, который, словно пробка, запечатал Австрии выход в Черное море.

— Поверьте, — отвечал Морни, — что, когда мы с женою гасим свечу, мы меньше всего думаем о стратегическом значении острова Змеиного…

В один из четвергов Горчаков закончил свой доклад и собирался откланяться, но царь задержал его:

— Вы извините меня, князь, но я, по совести сказать, так и не ведаю, чей же это остров — Змеиный?

— Этого, государь, не знает никто… Но полагаю, что если англичане шумят о нем больше всего, то это значит, что остров необходимо сохранить за матерью-Россией!

Справка: остров Змеиный, бывший Фидониси, расположен на подступах к Одессе, в 37 милях от устья Дуная; площадь острова 1,5 кв. км; остров принадлежит СССР.

Парижское Кэ д’Орсэ, лондонский Уайт-холл, берлинская Вильгельмштрассе, венский Балльплатц, русский Певческий мост — в этих адресах заключен жесткий «пятиугольник» европейской политики, где все взаимосвязано на основе экономических интересов и традиций прошлых альянсов. «История, — писал Горчаков, — это великая школа, богатая поучениями, но для того, чтобы эти поучения не были простым усилием памяти, нужно применять их к обстоятельствам, в которых находишься…» В его голове держались политические связи России не только с соседями, но и со всем миром; стареющий человек, он цепко хранил в памяти основные пункты трактатов России за последние сто лет, знал их выгоды и слабые места, понимал нужды государств, их опасения и симпатии. Горчаков свободно плавал в необозримом океане имен и фактов, всегда точно оперировал датами. При этом посмеивался над собой: