Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

Она отстранилась, и Димка увидел свою секретаршу, стоящую рядом с ним.

Выражение ее лица было строго осуждающее.

— Я вас искала, — укоризненно проговорила она. — Вам звонили сразу после того, как вы ушли.

— Простите, — произнес Димка, не понимая, извиняется ли он за то, что его было трудно найти, или за то, что он поцеловал Наталью.

Наталья взяла у бармена тарелку соленых огурцов и вернулась на свое место.

— Звонила ваша теща, — продолжала Вера.

От Димкиной эйфории не осталось и следа.

— У вашей жены начались роды, — сказала Вера. — Все хорошо, но вы должны поехать в роддом.

— Спасибо, — выдавил из себя Димка, почувствовав, что он самый неверный муж.

— До свидания, — сказала Вера и вышла из бара.

Димка последовал за ней. Несколько секунд он постоял, вдыхая прохладный вечерний воздух. Потом сел на мотоцикл и поехал в роддом. Надо же было попасться в тот момент, когда он целовал коллегу. Ему должно быть стыдно — он поступил глупо.

Димка оставил мотоцикл на парковке роддома и вошел внутрь. Он застал Нину в родильном отделении сидящей на кровати. Маша сидела рядом на стуле и держала ребенка, завернутого в белую шаль.

— Поздравляю, — сказала Маша Димке. — Это мальчик.

— Мальчик, — повторил Димка, посмотрев на Нину. Она улыбнулась устало, но торжествующе.

Он перевел взгляд на малыша. У него были густые влажные темные волосики, а глазки имели голубоватый оттенок, напомнивший Димке его деда Григория. У всех новорожденных голубые глаза, вспомнил он. Неужели этот ребенок уже смотрит на мир пристальным взглядом деда Григория? — подумал Димка.

Теща протянула ребенка Димке. Он бережно взял на руки маленький сверток, словно большую яичную скорлупу. В присутствии этого чуда дневная неприятность казалась пустяком.

У меня родился сын, подумал он, и на глаза навернулись слезы.

— Он красивый, — произнес Димка. — Назовем его Григорием.

В ту ночь Димка не мог заснуть по двум причинам. Во-первых, его мучило чувство вины: как раз когда его жена рожала, истекая кровью и мучаясь, он целовался с Натальей. Во-вторых, его обуревала ярость из-за того, как его обманули и унизили Макс и Иосиф. Ограбили не его, а Наталью, тем не менее он негодовал и возмущался в не меньшей степени.

На следующее утро по дороге на работу он заехал на своем мотоцикле на Центральный рынок. Полночи он обдумывал, что он скажет Максу. «Меня зовут Дмитрий Ильич Дворкин. Наведи справки, кто я, где я работаю, кто мой дядя и кем был мой отец. Завтра я приеду сюда за деньгами Натальи, а ты будешь умолять меня, чтобы я не мстил тебе по заслугам». Мозг сверлили мысли, повернется ли у него язык сказать все это, произведет ли его речь впечатление на Макса, будет ли она достаточно устрашающей, чтобы забрать Натальины деньги и утешить свою гордыню.

Макс не сидел за сосновым столом. В комнате его не было. Димка не знал, огорчаться или радоваться.

Иосиф стоял у двери в подсобное помещение. Димка не знал, стоит ли произносить речь перед юнцом. Возможно, он не смог бы забрать назад деньги, но это удовлетворило бы его чувства. Пока он раздумывал, он заметил, что Иосиф лишился угрожающей надменности, проявленной накануне. К изумлению Димки, прежде чем он успел открыть рот, Иосиф со страхом отступил назад от него.

— Извините, — пробормотал Иосиф. — Извините.

Димка не мог найти объяснение такой перемене. Если Иосиф за ночь узнал, что Димка работает в Кремле и родом из политически влиятельной семьи, он мог бы рассыпаться в извинениях и разговаривать примирительно и, может быть, даже вернуть деньги, но он не вел бы себя так, словно он боится за свою жизнь.

— Я хочу, чтобы вы отдали Натальины деньги, — сказал Димка.

— Но мы уже отдали. Да, отдали.

Димка пришел в недоумение. Неужели Наталья была здесь до него?

— Кому вы отдали?

— Тем двоим.

Димка ничего не мог понять.

— Где Макс? — спросил он.

— В больнице, — ответил Иосиф. — Они сломали ему обе руки. Этого вам недостаточно?

Димка на мгновение задумался. Если это не фикция, то, вероятно, двое неизвестных жестоко избили Макса и заставили его отдать деньги, которые он взял у Натальи. Кто они? И почему они это сделали?

Иосиф явно ничего больше не знал. Совершенно сбитый с толку, Димка повернулся и вышел из магазина.

Рассуждая на пути к своему мотоциклу, он пришел к выводу, что это дело рук не милиции, не военных и не КГБ. Официальные органы арестовали бы Макса, посадили бы его за решетку и там по-тихому покалечили бы его. Скорее всего, поработал кто-то, кто не имеет отношения к официальным органам.

Значит, преступный мир. Выходит, что в кругу Натальиных друзей и близких родственников есть отпетые преступники.

Неудивительно, что она почти ничего не говорила о своей личной жизни.

Димка быстро ехал в Кремль, но, к своему сожалению, оказался там позже Хрущева. Тот, как ни странно, находился в хорошем настроении: Димка слышал, как он смеется. Можно было воспользоваться моментом и заговорить о Василии Енкове. Димка выдвинул ящик стола и достал личное дело Енкова из КГБ. Взяв папку с документами на подпись Хрущеву, он спохватился. Неразумно делать это даже для его любимой сестры. Но он подавил в себе тревогу и вошел в главный кабинет.

Первый секретарь сидел за большим письменным столом и говорил по телефону. Он не любил это средство общения и предпочитал личную беседу с глазу на глаз: в таком случае, как он утверждал, он видел, когда ему лгали. Однако этот разговор был веселый. Димка положил письма перед ним, и он начал подписывать их, продолжая говорить и смеяться в трубку.

Положив ее, он спросил:

— Что у тебя в руках? Не чье-то ли личное дело из КГБ?

— Василий Енков. Приговорен к двум годам в исправительно-трудовом лагере за то, что имел при себе листовку о певце-диссиденте Устине Бодяне. Он отбыл свой срок, но его оттуда не выпускают.

Хрущев перестал подписывать письма и поднял голову.

— У тебя есть какой-то личный интерес?

У Димки по спине пробежал холодок.

— Отнюдь нет, — солгал он, подавив тревогу в голосе. Если бы он выдал, что его сестра каким-то образом связана с осужденным антисоветчиком, на его карьере и карьере сестры можно было ставить крест.

Хрущев прищурил глаза.

— Так почему мы должны разрешать ему вернуться домой?

Димка пожалел, что не отказал Тане. Он должен был знать, что Хрущев раскусит его: лидером Советского Союза не стать человеку без подозрительности, доходящей до паранойи. Димка в отчаянии пошел на попятный.

— Я не имею в виду, что нам следует вернуть его домой, — сказал он как можно спокойнее. — Я просто подумал, что вы захотите что-нибудь узнать о нем. Его преступление пустячное, свое наказание он отбыл, и воздать справедливость в отношении не представляющего опасности диссидента было бы в духе вашей политики осторожной либерализации.