Кен Фоллетт - Избранные произведения. I том

— Эй, есть кто-нибудь? — крикнул он.

Его голос эхом прокатился под каменными сводами. Поискал и не нашел ни одного монаха. На кухне трое мужчин в дорогой купеческой одежде, но со спутанными волосами и бородами прямо грязными руками ели ветчину и пили вино. Это были нищие, ограбившие умерших. Когда мастер вошел, бродяги, виновато сглотнув, с вызовом посмотрели на него. Мерфин спросил:

— Где братия?

— Все умерли, — ответил один.

— Все?

— Все до одного. Ходили за больными, понимаете, и заразились.

Отвечавший был пьян, однако, похоже, говорил правду. Бродяги удобно устроились в монастыре, поедая монашеские запасы и попивая вино. Значит, знали, что никто возражать не станет. Мостник вернулся в новую церковь. Стены алтаря и трансепта с круглыми окнами уже стояли. Строитель уселся в средокрестии между наваленными камнями и принялся смотреть на свою работу. На сколько же застопорится дело? Если все монахи умерли, кому пойдут их деньги? Насколько ему известно, монастырь не входил ни в какой крупный орден. На наследство может претендовать епископ, а может и папа. Высока вероятность многолетней тяжбы.

Утром Фитцджеральд принял решение погрузиться в работу, чтобы исцелиться от смерти Сильвии. Теперь же стало ясно, что — по крайней мере пока — работы у него нет. Десять лет назад, чиня крышу в церкви Святого Марка в Кингсбридже, он замыслил одно здание. Без этого его будущее не имело смысла. Мерфин испугался. Оказывается, он выздоровел для того, чтобы узнать о крахе своей жизни. Свалившееся богатство только усиливало ощущение кошмара. От прошлого осталась одна Лолла.

Мастер даже не знал, куда идти. Домой? Но невозможно же целый день играть с трехлетней дочерью и беседовать с Марией. И Фитцджеральд продолжал сидеть на резном каменном основании колонны, осматривая недостроенный неф.

День начал клониться к вечеру, строитель вспомнил о своей болезни. Тогда Мерфин готовился к смерти. Выживало так мало людей, что он никак не мог рассчитывать оказаться в их числе. Когда сознание прояснялось, архитектор оглядывал свою жизнь, как будто она уже закончилась. Решил для себя что-то очень важное, это он помнил, но что именно? И вот теперь, в тишине будущей церкви, Мостник вспомнил. Он совершил огромную ошибку. Какую? Поссорился с Элфриком, переспал с Гризельдой, отверг Элизабет Клерк… Все эти события имели серьезные последствия, но все же их нельзя назвать ошибкой в жизни.

Лежа в постели, обливаясь потом, мучаясь от жажды, Фитцджеральд почти хотел умереть, но что-то удерживало его и вот вернулось. Он хотел увидеть Керис. Без нее жизнь пуста. В бреду мерещилось ее лицо, и зодчий рыдал от горя, что может погибнуть здесь, в тысяче миль от нее. Ошибкой было уехать. Ухватив наконец ускользающую мысль и погрузившись в слепящую правду откровения, больной почему-то почувствовал себя счастливым.

Это же бессмысленно. Керис в монастыре. Его невеста даже отказалась встретиться с ним, поговорить. Но душа не принимала рациональные суждения и требовала, чтобы он был там же, где Керис.

Мастер сидел в недостроенном соборе, в почти уничтоженном эпидемией городе и думал, что она сейчас делает. Последнее, что Мерфин слышат о Керис: девушка приняла постриг. Это бесповоротно — по крайней мере так считалось. Хотя бывало, что монашеские обеты снимали. С другой стороны, коли уж Суконщица приняла решение, переубедить ее обычно бывало невозможно. Но не важно. Он должен ее увидеть. Иначе совершит вторую крупнейшую ошибку в жизни. Ведь он теперь свободен. Все узы, связывавшие его с Флоренцией, порваны. Лоллу возьмет с собой. Дочь слишком мала и вряд ли запомнит, что оставила.

Нет, нельзя так сразу. Сначала нужно проверить завещание Алессандро и позаботиться о детях — в этом ему поможет Агостино Кароли. Затем нужно перевести свое состояние в золото и переправить в Англию. В этом, если сохранилась европейская сеть, тоже может помочь семейство Кароли. Больше всего пугал тысячемильный путь по всей Европе из Флоренции до Кингсбриджа. И Мерфин понятия не имел, как встретит его Керис. Все необходимо как следует, тщательно обдумать. Через несколько секунд мастер собрался с духом и отправился домой.

Мерфин выехал из Италии в сопровождении десятка купцов из Флоренции и Лукки. На корабле дошли из Генуи до древнего французского Марселя, оттуда по суше добрались до Авиньона — пристанища пап в течение последних сорока лет, самого роскошного европейского двора и самого зловонного города, который когда-либо видел зодчий, и там присоединились к большой группе церковников и паломников, направляющихся на север.

Все путешествовали группами, чем больше, тем лучше. Купцы везли деньги, дорогие товары, имели вооруженную охрану от разбойников. Они были очень рады пополнению: священническое облачение и паломники могут отпугнуть бандитов, но и простые путешественники, как Мерфин, приветствовались уже потому, что увеличивали число путников.

Основную часть своего состояния англичанин доверил семейству Кароли. Их родные в Англии выдадут ему деньги. Кароли постоянно переводили так деньги, и девять лет назад Мостник уже воспользовался их услугами, переправив немного денег из Кингсбриджа во Флоренцию. Но все-таки система несовершенна — такие семейства нередко разорялись, особенно если одалживали деньги ненадежным королям и князьям, поэтому в рубашку Фитцджеральд зашил крупную сумму в золотых флоринах.

Лолла была счастлива. Единственному ребенку уделяли много внимания. Днем она ехала в седле перед отцом. Он, держа поводья, страховал ее локтями. Мерфин пел песни, читал стихи, рассказывал сказки, объяснял то, что девочка видит — про деревья, мельницы, мосты, храмы. Наверно, она не понимала и половины, но с радостью слушала отца.

Фитцджеральд никогда прежде не проводил с дочерью столько времени — целый день, каждый лень, неделю за неделей. Молодой вдовец надеялся частично возместить ей утрату матери, однако и сам без нее страдал от одиночества. Не говорил с Лоллой про Сильвию, но девочка все время обнимала его за шею и изо всех сил прижималась, словно боялась, что он тоже уйдет.

Мерфин испытал сожаление только один раз, стоя перед огромным Шаргрским собором в шестидесяти милях от Парижа. На западной стороне возвышались две башни. Северная оставалась незаконченной, но южная вознеслась на триста пятьдесят футов. Он вспомнил, что тоже когда-то хотел строить такие. В Кингсбридже ему это вряд ли удастся.

В Париже он провел две недели. Сюда еще не добралась эпидемия, и как же приятно было видеть вместо пустынных улиц с трупами у порогов нормальную жизнь большого города, где люди покупают, продают, гуляют. Мастер повеселел и только теперь понял, насколько его потряс флорентийский кошмар. Архитектор осматривал парижские соборы, площади и делал зарисовки в небольшой записной книжке из бумаги — нового писчего материала, завоевавшего популярность в Италии.