Кен Фоллетт - Избранные произведения. I том

— Я только что говорил с Херонимой, — вставил Барни. — Она думает, что ее отца будут пытать водой. Если кого угодно из нас подвергнуть пыткам, мы признаемся в любой ереси.

— Барни прав, — заметила тетушка.

— И как же быть? — горько спросил Карлос.

— Уехать из Севильи, — проговорила тетушка со вздохом. — Сегодня же.

Барни не ожидал такого, но мгновенно понял, что тетушка не преувеличивает. Люди Алонсо могут явиться за ними прямо сейчас; когда это случится, бежать будет поздно. Юноша покосился на арку, ведущую на улицу, наполовину ожидая увидеть в ней зловещие фигуры, но, по счастью, там никого не оказалось — пока не оказалось.

Возможно ли уехать из города прямо сегодня? Если найдется корабль, уходящий с дневным приливом, и если на этом корабле требуются матросы, то почему бы нет? Обстоятельства складываются так, что выбирать не приходится.

Барни посмотрел на солнце. Полдень миновал.

— Если мы и вправду намерены уехать, нужно торопиться, — сказал он.

Пускай им всем грозила немалая опасность, он не мог не обрадоваться скорому свиданию с морем.

Тут заговорил Эбрима, до сих пор молчавший:

— Если останемся, мы все погибнем. И первым убьют меня.

— Вы что скажете, тетушка? — справился Барни.

— Я уже не в том возрасте, чтобы отправляться в дальние края. К тому же я им не нужна, ведь я женщина.

— И что вы будете делать?

— Укроюсь у свояченицы в Кармоне. — Барни припомнил, что тетушка ездила туда на несколько недель каждое лето. — Уйду утром. Даже если Алонсо узнает, где я прячусь, вряд ли он станет преследовать меня.

Карлос принял решение:

— Барни, Эбрима! Забирайте из дома все, что сочтете нужным, и возвращайтесь сюда, досчитав до сотни, не позже.

Пожитков было немного. Барни прицепил к поясу кошель с деньгами и накинул сверху рубаху. Надел лучшие башмаки, прихватил плотную накидку. Меча у него не было — тяжелые и длинные клинки годились для поля боя, чтобы всаживать острие в уязвимые места в доспехах неприятеля, но в мирном городе такое оружие было ни к чему. Барни всунул в ножны двухфутовый испанский кинжал с округлой рукоятью и двусторонним стальным лезвием. В уличной сваре этакий кинжал куда смертоноснее меча.

На дворе Карлос, облаченный в свой новый камзол с меховым воротником, повесил на пояс меч и обнял бабушку, которая плакала, не стыдясь слез. Барни поцеловал тетушку в щеку.

Потом тетушка повернулась к Эбриме и сказала:

— Поцелуй меня снова, любимый.

Эбрима обнял ее.

Барни нахмурился.

— Эй… — протянул Карлос.

Тетушка жадно целовала Эбриму, ерошила его темные волосы, а Карлос и Барни озадаченно переглядывались, не зная, что сказать.

Наконец, разорвав поцелуй, тетушка произнесла:

— Я люблю тебя, Эбрима. Не хочу, чтобы ты уходил. Но я не могу допустить, чтобы ты остался и умер от пыток в камерах инквизиции.

— Благодарю за твою доброту, Элиса, — сказал Эбрима.

Они снова поцеловались, а потом Бетси отвернулась и в слезах убежала в дом.

Барни изнывал от любопытства, но молчал.

Карлос, изумленный не меньше, понимал, что сейчас не время для расспросов.

— Идем.

— Погоди. — Барни показал своим спутникам кинжал. — Если нас перехватят по дороге люди Алонсо, я не хочу попасть им в руки живым.

— Я тоже, — ответил Карлос, кладя ладонь на рукоять меча.

Эбрима откинул полу плаща и показал молоток с железным наконечником, засунутый за пояс.

Втроем они вышли на улицу и двинулись к набережной.

Они ждали встречи с людьми Алонсо, но чем дальше отходили от дома, тем спокойнее становились. А встречные от них шарахались и глазели вслед. Должно быть, они выглядели устрашающе — особенно Карлос с Эбримой, в синяках и крови.

Некоторое время спустя Карлос спросил у раба:

— Ты и бабушка?..

— Рабов нередко используют для плотских утех, — ровным голосом отозвался Эбрима. — Ты же знаешь, верно?

— А я не знал, — удивился Барни.

— Мы говорим между собой, когда встречаемся на рынке. Почти каждый из нас вынужден тешить чью-то похоть. К старикам это не относится, но рабы редко доживают до старости. — Эбрима покосился на Барни. — Педро Руис, отец твоей девушки, пользует Фару. Правда, ей приходится быть сверху.

— Вот почему она плакала? Из-за того, что рассталась с ним?

— Она плакала потому, что теперь ее продадут кому-то еще, кого тоже придется ублажать. — Эбрима повернулся к Карлосу. — А Франсиско Вильяверде, слишком гордый, чтобы стать твоим тестем, любит покупать маленьких мальчиков и пользовать их, покуда они не выросли. А потом продает крестьянам.

Карлос явно не мог поверить услышанному.

— Значит, каждую ночь, пока я спал, ты ходил в бабушкину спальню?

— Не каждую. Я ходил к ней, когда она меня звала.

— Тебе нравилось? — не утерпел Барни.

— Элиса — пожилая, но она теплая и милая. И я радовался, что не должен отдаваться мужчине.

Барни вдруг показалось, что вплоть до сегодняшнего дня он оставался ребенком. Он знал, конечно, что священники вольны посадить человека в тюрьму и запытать его до смерти, но не подозревал, что они способны присвоить все его имущество и выставить на улицу всех домочадцев. Он не мог вообразить, что архидьякон способен приютить под своим кровом честную девушку и сделать ту своей наложницей. И понятия не имел о том, как мужчины и женщины поступают с рабами. Он словно жил до сих пор в доме, во многие помещения которого никогда не заходил, и делил этот дом с незнакомцами, которых никогда прежде не видел. Осознание собственного невежества пошатнуло его устои, лишило душевного равновесия. Вдобавок его жизни грозила опасность, и он пытался убежать из Севильи и покинуть Испанию.

Они вышли к реке. Как обычно, на узкой полоске берега было не протолкнуться от людей и повозок. Барни прикинул на глазок, что у пристани стоят десятка четыре судов. Как правило, моряки предпочитали отплывать с утренним приливом, ибо в таком случае впереди был весь день; но неизменно находились и те, кто снимался с якоря после обеда. Между тем прилив уже наступил, и если кто-то собирается в путь, он наверняка готовится к отплытию.

Мужчины спустились к воде и принялись высматривать признаки скорого отправления — задраенные люки, шкипера на палубе и матросов на такелаже. Судно под названием «Сьерво» уже выбирало канаты, а матросы длинными шестами отталкивались от корпусов других кораблей по обе стороны. Если постараться, еще можно было успеть.

Карлос сложил ладони лодочкой и крикнул:

— Эгей, на борту! Крепкие руки не нужны?

— Нет! — ответили ему. — Команда полная!

— А трех пассажиров возьмете? Мы заплатим!

— Места нет!

Барни подумалось, что шкипер «Сьерво», возможно, замышляет что-то не совсем законное и не хочет, чтобы на борту были люди, которых он не знает или которым не доверяет. В этих водах чаще всего промышляли перегрузкой американского серебра, чтобы избежать податей в королевскую казну в Севилье. Но попадались и самые настоящие пираты…