Кен Фоллетт - Избранные произведения. I том

Пьер решил зайти с другой стороны.

— Ты же, помнится, любила меня.

Она побледнела.

— Господь простит мне этот грех.

— Да ладно! Тебе нравилось целоваться.

— Глупая была.

Он сделал шаг вперед. Не чтобы ему действительно хотелось ее поцеловать — нет, подобного желания не возникало никогда. Пугать ее было куда приятнее.

— Давай, целуй. Тебе хочется, я знаю.

— Я откушу твой поганый нос.

Он предположил, что Сильви и вправду на такое способна, но не унимался.

— Я научил тебя всему, что нужно знать о любви.

— Ты показал мне, что мужчина может быть одновременно христианином и мерзким лжецом.

— Все мы грешны. Вот почему приходится уповать на милость Божью.

— Некоторые грешны более других и потому отправятся в ад.

— Ты целовала своего кавалера-англичанина?

Эти слова и впрямь ее напугали, что вновь доставило Пьеру несказанное удовольствие. По-видимому, ей не приходило в голову, что он знает про сэра Неда.

— Не знаю, о ком ты говоришь, — солгала она.

— Знаешь, милочка, знаешь.

С видимым усилием она овладела собой.

— Ты доволен своей наградой, Пьер? — Сильви указала рукой на его плащ. — Носишь дорогую одежду, ездишь бок о бок с герцогом де Гизом, я сама видела. Получил то, чего добивался. Стоило ли оно всего того зла, какое ты причинил людям?

Он не устоял перед возможностью похвастаться:

— У меня денег и власти гораздо больше, чем я смел мечтать.

— Но мечтал-то ты о другом. Не забывай, я тебя знаю.

Пьер вдруг забеспокоился.

А Сильви продолжала, не ведая жалости:

— Ты ведь хотел стать одним из них, войти в семейство де Гизов, которое отвергло тебя в малолетстве.

— Я и вошел.

— Врешь. Они знают о твоем происхождении, не так ли?

На Пьера внезапно накатила волна страха.

— Ближе меня у герцога советников нет.

— Но ты ему не родич. Они глядят на твои наряды — и вспоминают, что ты бастард бастарда, двойной ублюдок. Они потешаются над твоим тщеславием, верно?

— Кто наплел тебе эту чушь?

— Маркизе Нимской все про тебя известно! Она ведь родом из тех же краев, что и ты. Слышала, ты снова женился?

Пьер моргнул. На что она намекает? Или это вовсе не намек?

— Говорят, неудачно. — Пьер не сумел скрыть своих истинных чувств, и Сильви прочла ответ на его лице. — Твоя жена — отнюдь не благородная дама. Обыкновенная простолюдинка, потому ты ее и ненавидишь.

Она была во всем права. На случай, если он запамятует, каким образом добился причисления к де Гизам, ему навязали в жены отвратительную мымру и наделили вечно ноющим пасынком. Чтобы помнил, какую цену заплатил.

Лицо Пьера исказила гримаса бешенства.

— Бедняжка, — пожалела Сильви. Не его разумеется, а его жену.

Следовало бы обогнуть стол и врезать ей по физиономии, а потом позвать телохранителей с улицы, чтобы те как следует ее отделали. Но Пьер будто лишился сил, ярость нисколько его не воодушевила; наоборот, он весь поник, терзаемый мучительными сомнениями. Она права, она в самом деле хорошо его знает. Нанесла удар в уязвимое место, разбередила рану. Бежать, бежать отсюда!

Он развернулся к двери, и тут в лавку из глубины дома вышла мать Сильви. Изабель сразу его узнала. Ее потрясение было столь велико, что она невольно попятилась, а на ее лице страх мешался с отвращением, как если бы она увидела перед собой большого и грязного пса. Затем стремительно страх сменился гневом.

— Дьявол! — вскричала она. — Ты убил Жиля! Ты разрушил жизнь моей дочери! — Ее голос поднялся до визга, будто женщину вдруг обуяло безумие, и теперь уже Пьер попятился к двери. — Будь у меня нож, я бы выпустила наружу твои потроха! Убирайся, гнусное отродье! Ублюдок подзаборной шлюхи! Исчадие ада, убирайся, не то я тебя придушу!

Пьер выскочил из дома и с силой захлопнул за собой дверь.

С самого начала королевское бракосочетание сопровождали помехи и помарки.

Зеваки стали собираться с раннего утра понедельника, поскольку парижане никогда не упускали случая насладиться этаким зрелищем. На площади перед собором Нотр-Дам возвели из дерева римский амфитеатр, покрыли скамьи расшитой золотом тканью, сделали крытые, приподнятые над землей проходы к собору и к соседнему епископскому дворцу. Будучи особой некоторой значимости, Нед занял свое место за несколько часов до начала церемонии. Стоял безоблачный августовский день, и все изнемогали от палящего солнца. Площадь вокруг деревянного сооружения полнилась потевшими на жаре горожанами. Еще больше людей наблюдало за происходящим из окон и с крыш расположенных поблизости домов. Царила полная, едва ли не зловещая тишина. Парижане, ревностные католики, не желали, чтобы их дражайшая принцесса выходила замуж за короля-протестанта. А каждое воскресенье их гнев умело раздували уличные проповедники, твердившие на всех углах, что этот брак — не благословение Божье, а наказание.

Нед до сих пор с трудом верил в то, что свадьба состоится. В конце концов, толпа может разъяриться и напасть на брачующихся. Да и поговаривали, что сама принцесса Марго готова в последнюю минуту отказаться от брака.

Зрителей в амфитеатре постепенно прибывало. Около трех пополудни Нед заметил поблизости от себя Херониму Руис. После той памятной беседы в Лувре он занес новый разговор с испанкой в список важных дел, но не ожидал, что возможность побеседовать снова выпадет так скоро.

Он тепло приветствовал Херониму, а та проговорила мечтательно:

— Вы улыбаетесь, как Барни.

— Полагаю, кардинал Ромеро разочарован, — сказал Нед. — Венчание, похоже, состоится.

Херонима понизила голос:

— Он поведал мне кое-что, что может вас заинтересовать.

— Я весь внимание. — Нед надеялся, что сумеет уговорить испанку делиться с ним сведениями из кардинальского дворца, а выяснилось, что ее и уговаривать не пришлось.

— Герцог де Гиз располагает списком имен, где перечислены все видные парижские протестанты. Каждому из них назначили, так сказать, опекуна, надежного католика. Если начнутся беспорядки, все эти гугеноты будут убиты.

— Господи! Неужто они настолько жестоки?

— Семейство де Гизов — совершенно точно.

— Спасибо, что рассказали.

— Я бы убила Ромеро, но не могу — он мне нужен, — призналась Херонима. — Остается раскрывать его секреты.

Нед уставился на нее, потрясенный и отчасти напуганный этим признанием. Пожалуй, жестокость присуща не только де Гизам.

Их разговор прервал многоголосый гул, взметнувшийся и опавший, и они обернулись на звук. Из Лувра двигался жених. С правого берега он по мосту пересек реку и направился к собору. Анри де Бурбон, король Наварры, ради празднества облачился в желтый шелковый наряд, расшитый серебром, жемчугом и драгоценными камнями. Короля сопровождали вельможи-протестанты, в том числе маркиз Нимский и граф де Болье. Парижане встретили их появление угрюмым молчанием.