Стефания Аучи - Львы Сицилии. Сага о Флорио

Но в его памяти навсегда останется мысль, пронзившая сознание в тот миг.

Этого не может с ним случиться! Только не с моим сыном!

Джулия видит, как он мчится во весь дух через двор, срывая с себя сюртук и пластрон. Когда понимает, что он бежит к скалам, бросается за ним, зажав рот руками. У ворот Винченцо уже скидывает ботинки. Спустя мгновение он ныряет в воду.

Глаза впились в море, высекают в памяти образы, как в бронзе.

— Иньяцио! Иньяцио! — неистово кричит она. Забирается на камни, подол платья рвется, она соскальзывает, протягивает руки, опять зовет сына. Винченцо выныривает набрать воздуха, и снова исчезает в темной воде. Видно, как ребенок барахтается в водорослях. Или это волны швыряют его?

Он еще жив, жив?

Позади нее Анджела, Джузеппина и Брижит дрожат, плачут и жмутся друг к другу. Няня рыдает, вопит на французском вперемешку с сицилийским, мол, не знает, как такое могло случиться, но Джулия не слушает ее.

— Винченцо! — кричит она. — Иньяцио!

Иньяцио первым появляется на поверхности. Мертвенно-бледный, с закрытыми глазами, дрожащий, кашляющий… Джулия вздрагивает, рыдает еще сильнее. Слава Богу, кашляет! Значит, жив!

Сразу за ним выныривает Винченцо. Он выносит ребенка на берег, сам дрожит от холода, на руках и ногах ссадины. Кладет сына на землю и отталкивает Джулию, которая бросается к сыну, чтобы взять его на руки.

— Подожди! Нужно положить его на бок! Надо, чтобы вышла вода! — И с силой начинает хлопать сына по спине.

Иньяцио сотрясается под ударами, стонет, изрыгает морскую воду и содержимое желудка. Широко раскрывает глаза и какое-то мгновение видит только материнское лицо, охваченное ужасом.

— Мама… — шепчет он охрипшим от соли и крика голосом. — Мама…

Джулия плачет навзрыд.

— Сынок мой…

Срывает с плеч шаль и накрывает его, он продолжает кашлять и дрожать. Винченцо берет его на руки, идет к башне.

— Вы! Найдите доктора! Шевелитесь! — приказывает он дочерям. Потом переводит взгляд на няню. Не голос, а грозное рычание: — А ты, бестолковая, исчезни с глаз моих! Чтоб сегодня к вечеру здесь духу твоего не было! Мой сын чуть не умер. Убежал у тебя на глазах, а ты и бровью не повела! Этот ребенок — самое ценное, что у меня есть!

Растерянная, все еще в слезах, Брижит пятится и убегает в свою комнату.

Джулия склонилась над Иньяцио и почти не слышит слов Винченцо.

Зато их слышит Анджелина. На ее лице, уже не ребенка и еще не девушки, пролегла морщинка недовольства.

— Пойдем, — толкает она Джузеппину. Потом шипит ей, чтобы она перестала рыдать, потому что с Иньяцио ничего не случилось. Он наделал глупостей, а сейчас придумает, что заболел. Она попрекает его со злостью, которая неизвестно откуда вдруг в ней взялась. Слушая, как затверделый от соли песок скрипит под ботинками, Анджелина запирает глубоко в сердце это неприятное чувство, прячет мысли, о которых никто не должен догадаться. Но она знает, что означают те слова, и запоминает их на долгие годы.

Эту ночь Джулия проводит в комнате Иньяцио. Доктор заверил ее, что состояние ребенка не вызывает у него опасений, что в худшем случае он простудился, а синяки и ссадины еще, конечно, немного поболят, но в этом нет ничего страшного. Он дал ему сироп на основе меда, солодку от боли в горле и рекомендовал делать припарки на грудь.

Но Джулии не верится, что все обошлось. Не хочет она оставлять его одного. То, что он здесь, живой и что муж вырвал его из рук смерти, — во всем этом Джулия видит знак провидения.

Ее муж, Винченцо, спас его.

На лице мужа в те минуты она не заметила следов страха или отчаяния. Оно выражало только непреклонную волю, решимость, в которой было что-то сверхчеловеческое и тем не менее хорошо ей знакомое.

Однако Винченцо, принеся сына в комнату, больше так и не появился у него. Закрылся в своем кабинете в башне. Джулия все это время сидела с ребенком, меняла ему одежду, поила горячим бульоном.

Потом пришла бабушка Джузеппина с красными глазами и все еще подрагивающими от волнения руками. Она прижала к груди ребенка, целуя его влажные волосы и говоря ему что-то на непонятном Джулии калабрийском. Иньяцио — единственный внук, к которому свекровь, пусть слабо, но проявляет теплые чувства.

Наконец успокоившись, мать и сын начинают засыпать. Их головы лежат на одной подушке, пальцы переплетены. Время от времени Иньяцио ворочается, кашляет, и тогда Джулия прижимает его к себе. Вскоре оба проваливаются в тяжелый, благословенный сон.

Глубокой ночью ребенок внезапно просыпается. Слышен шум, скрип двери: кажется, кто-то вошел в комнату. Он хватается за руку матери, прикрывает глаза, старается разглядеть что-нибудь в темноте.

Отец.

Он сидит в кресле, лицо осунулось от пережитого напряжения, волосы в беспорядке. Закусил кулак, смотрит на сына. Во взгляде читается облегчение, тревога, усталость. Любовь.

Иньяцио удивлен, отец никогда не смотрел на него так.

Отец боится, ребенок сразу понимает это, и ему становится жалко его. Отец боится за него, потому что, наверное, любит.

Ему хочется протянуть ему руку, подозвать, но нет сил. Сон и усталость берут верх. Он снова засыпает, согретый нежным, теплым чувством.

В темноте он не видит, не может видеть слезы в глазах отца.

После несчастного случая, как упорно называет происшествие Джулия, Иньяцио несколько дней остается в постели: температура поднялась скорее от пережитого кошмара, чем от холода. Ребенок проводит дни в своей комнате один. Брижит в спешке и гневе уехала, и сестры возобновили учебу под чутким контролем матери.

Уютно свернувшись калачиком под одеялом, Иньяцио листает книгу, взятую с полки у отца. Это не детская книга, но ему неважно. Важно не думать, не вспоминать ужасный момент, когда он умирал в одиночестве, под водой, заполняющей его легкие. Тогда, говорит он себе, он первый раз пережил страх смерти. Это чувство он запомнит на всю жизнь.

Иньяцио с головой погружается в книгу, читает по слогам, рассматривает картинки, перекатывает во рту иностранные слова, как леденцы, пробует их на вкус.

Корабли. Много.

За этим занятием застает его Винченцо, когда возвращается с литейного завода, где он провел весь день, уверяя рабочих, что уголь, железо и олово придут вовремя.

Он открывает дверь, стоит на пороге.

— Чем занимаешься? — спрашивает. — Что рассматриваешь?

Иньяцио поднимает глаза от книги, и Винченцо не может не отметить, как он похож на Джулию. Но есть в нем что-то и от дяди, чье имя он носит, от того Иньяцио, который вырастил его, который всегда готов был подставить ему плечо. Какое-то спокойствие, невозмутимость и в то же время решительность.