Павел Загребельный - Шепот

Назначил Гизеле свидание в ресторане «Жаворонок», просил ее быть в субботу в восемь, в золотом зале, за крайним столиком, который он для нее зарезервирует.

После этого встал и пошел в офицерскую столовую, где должен был съесть свой ежедневный бифштекс с горошком и выпить теплый шоколад.

Преимущество было на их стороне. Их трое, он один. Кроме того, они - в укрытии, а он посреди поляны, они его видят, а у него и в мыслях нет, что он уже попал на три мушки сразу и теперь с каждым шагом вперед только перепрыгивает с мушки на мушку, но уже не соскальзывает, куда там соскользнуть! Когда приблизился к чаще, самый старший из трех и старший по чину (был булавный, то есть сержант) толкнул плечом младшего. Тот выскочил из засады, заступил беспечному страннику свет, гаркнув страшным голосом: «Руки вверх, большевистская нечисть!» Незнакомец не торопился. Остановился и взглянул на нападающего чертовски красивыми и выразительными глазами так, что у того мурашки забегали по спине. Напавший оглянулся на своих, те уже выскакивали, наставляли на приблудившегося автоматы. «Долго будем ждать?» - рявкнул самый старый, самый бородатый и самый лохматый. Раскрылся среди черной щетины красновато-влажный, черный в глубине рот, закрылся с кабаньим щелканием зубов, черная щетина сунулась к гладко выбритому лицу неосторожного пришельца. Тот понял, что шутки плохи, поднял руки. Руки у него были холеные, нерабочие. Бородатый замахнулся темным крестьянским кулачищем, походившим на узел грязного каната: «Живее, гнида b Кивнул одному из своих, с такими же узловатыми, грязными руками: обыскать. Незнакомец брезгливо скривил губы, когда две пары шершавых рук ощупывали его карманы. Самый младший выхватил из кармана пришельца тяжелый черный пистолет, другой бандеровец извлек на свет божий немецкую баклагу, в которой что-то бултыхалось. Булавный отобрал у него баклагу, отвинтил крышечку, нюхнул, лизнул, уставился на своих: «Московская водка!» Вставил шейку баклаги в спрятанный посреди черных зарослей рот, смачно побулькал, так смачно и сочно, что у тех двух аж засосало под ложечкой, потом налил водки себе на ладонь, брызнул на морду, обтер шею, взглянул на небо, произнес молитвенно: «Дай боже, чтоб нам еще долго светило солнце». И только тогда передал флягу тем двоим. «Большевик?» - спросил пришельца. Тот молчал. Бородатый обошел его вокруг, пробормотал: «В теле хлопец. Красиво будет висеть на шнурке», «А пан сотник?» - напомнил младший. «Что пан сотник?» - «Приказ пана сотника всех задержанных - к нему…» - «Не щебечи, знаю без тебя. Свяжи-ка ему руки!» Двое крутили задержанному ремнем руки, бородатый стоял, чесал заросшую черным волосом грудь. Редко когда выпадает такая добыча. Молодой, здоровый, в ловом черном костюме, в новехоньких яловых сапогах - вот уж потешат они своего пана сотника этим переодетым комиссаром! «Ну, иди, иди!» - толкнул молодчика в спину автоматом.

Тот продолжал молчать, как в рот воды набрал, послушно потопал впереди них, обходя пеньки и высоко ставя ноги, будто городская модница, что боится запачкаться.

Солнце припекало еще спозаранку, нагретый воздух стал между деревьями тяжелой стеной, в таком воздухе трудно дышать, а еще труднее продвигаться вперед без остановок и отдыха. Бандюги уже давно исходили десятым потом, а их пленник шел себе да шел, не озираясь, все так же тщательно огибал все веточки и пенечки, легко перешагивал через ямки и горбочки, словно был не человек, а олень или лесной дух.

Булавному хотелось отдохнуть. Всю жизнь работал он на нивке, никогда не боялся усталости, не пугался и пота, но не имел привычки бродить по лесу без дела, не умел этого и не мог постичь, как это можно. Когда выходили в лес на разведку, часто усаживались на пнях или кучах сушняка, курили, перебрасывались от нечего делать словом или же передвигали в головах медленные, тяжелые, как жернова, мысли. А так как думать не хотелось, чтобы не забегать вперед в желании угадать свою судьбу, то один из них, вот тот средний, тот пройдоха с нахальными серыми глазами, носил в кармане засаленную колоду карт, и игра помогала им забыть обо всем на свете. Играли только на интерес, на деньги, в ход шли любые деньги: польские злотые, советские рубли и даже немецкие оккупационные марки, которые не имели ни малейшей ценности, и уже никто и не верил, что хоть какую-нибудь ценность обретут, мечтали когда-нибудь увидеть хоть краем глаза американский доллар или хотя бы английскую монету, но такого у них не водилось, поэтому довольствовались тем, что имели. Еще вчера бородатый обчистил двух дурней из жандармерии, привязавшихся к ним. Играли они тут неподалеку, в этом самом лесу, на широком сосновом пне, срез был гладенький, карты смачно шлепали по нему, сидеть было удобно и покойно, протянув ноги и подставив бороду солнцу. Ох, дай боже…

Шли дальше, обливались потом, тяжело дышали, злились в душе на неожиданного пленника, проклинали его, каждый думал, что лучше всего было бы просто развалить ему голову одним выстрелом еще там, на поляне, и теперь идти себе, не торопясь, сидеть, где захочешь, может, даже немного вздремнуть в кустах или же шлепать картами по широкому пеньку… Но каждый боялся своего товарища, боялся, что донесут сотнику, а тот жестоко карал за нарушение приказов, нужно было тянуть этого недорезанного дурня до самого сотника, не было другого выхода, они должны были доставить задержанного в укрытие их сотни.

А уже подходили ко вчерашнему пню, и булавныи почувствовал, как у него зачесались руки, сначала взмокли ладони, а потом зачесались, и заныло сердце, и захотелось сесть, как вчера, протянуть ноги, загнуть неторопливо рожок карты, заглянуть туда одним глазом, а потом хлопнуть ею и, заграбастав всю кучу денег, пасобиравшуюся перед банкометом, гаркнуть: «Мои!»

И сероглазый отгадал мысли своего бородатого товарища, и у него, видимо, замлело сердце, он погладил себя по карману, в котором прятал карты, вздохнул.

«Кабы-четвертый был!» - пробормотал бородатый. Сероглазый не откликнулся, но когда были уже совсем близко от пенька, сказал: «А может…» Не докончил, но булавныи догадался, что тот имел в виду: намекал на пленника. Никто, пожалуй, не переживал еще такого приключения, что ты поделаешь, когда солнце печет, как бешеное, и идти еще целые полдня, а пенек, счастливый вчерашний пенек - вот он! «Стой! - крикнул бородатый. - Стой!» Подошел к арестованному, который стоял и равнодушно смотрел мимо своих конвоиров, свежий и даже словно бы радостный (чтоб его лихая година побила!), хмуро сплюнул ему на сапог, сказал: «Ты хоть в карты смыслишь, сволочь?» «Если надо…» - ответил тот впервые, и все они удивились, какой у него сочный и звучный голос. «Проверим, - так же хмуро сказал бородатый. - Гляди только не соври! Развяжите ему руки!» Собственник карт умело распутывал ременный пояс на руках задержанного. Тот с видимым наслаждением пошевелил пальцами, махнул раз и другой руками, словно собирался взлететь. Бородатый прищурил хитрый темный глаз: не взлетишь! Умостился возле дня на то самое везучее место, что и вчера, вытянул ноги, скомандовал пленнику: «Садись там. Имеешь наличные?» Тот покачал головой. «Ну так как? Займем ему?» - спросил булавныи свою компанию. «Да уж сложимся по рублю», - согласился владелец карт. Сидел, тасовал колоду, потом вынул из кармана тщательно сложенные разноцветные бумажонки, отделил одну, положил на середину пня, другую, такую же, подвинул арестованному. «Бери. Все равно расчет известный». Тот не возражал. Взял деньги, положил рядом с собой. Дали ему еще по такой же бумажонке и остальные. Пленник даже не взглянул на деньги. Не интересовался. Наверное, думал о другом, о том, что ждало его впереди. Банкир дал первую карту пленному. «Дай ему», - велел бородатый, указал на младшего. Пленник молча подвинул карту молодому. Тот прикупил еще и еще и выбросил карты, добавив к банку бумажку. Проиграл. «А теперь ему!» - велел бородатый. «На все, или как?» - спросил банкир арестованного, придерживая двумя пальцами карту. «Все равно», - равнодушно молвил тот. Взял карту, поглядел на нее, показал: дай еще. За второй потянул еще одну карту, кинул все три банкомету, сгреб деньги. Выиграл. Банкир разго-ряченно схватился за автомат, но булавный сдержал его. «Отдай карты!» Пленник взял карты, прошелся по ним пальцами, аж в глазах зарябило, выложил на середину пенька все деньги, кроме одной бумажки, подвинул карты бородатому. «На все!»- буркнул тот. Медленно заглядывая в карты, тянул еще одну, потел и вздрагивал всеми кишками, отгибал краешек карты, заглядывал туда, опять протягивал руку. Проиграл! Заскрежетал зубами, отсчитал деньги, доложил в банк. Карты пошли по кону. Проиграл молодой, проиграл и владелец карт. Всегда всех обыгрывал, а тут проиграл уже вторично! Снова схватился за оружие, выразительно поглядел на старшого: пришить проклятого большевика к земле! Но старшой сердито завертел головой. «Я буду метать банк!» Сказано это было так, что пленник почувствовал: здесь его последний шанс. Еще можно улучшить свое положение, если опомнится и проиграет хоть на этот раз. А если нет, то…