Павел Загребельный - Шепот

Обращение адресовано к плечистому парню, у которого из коротковатых рукавов, гимнастерки высовываются толстые, красноватые от крепости руки.

- Как тебя зовут?

- Говорил тебе: Семен, - бурчит тот.

- Откуда?

- С Винничины.

- Чтобы с Винничины, да носить такое имя? Не годится! Наречем тебя… - Чайка задумывается лишь на мгновение, - наречем тебя торжественно Галахием и назначаем начальником или еще лучше - главой наших телохранителей… Запиши, пан Валерьян.

Белокурый Валерий, пунцовый от неловкости и от плохо скрываемого страха перед старшиной, в то же время не отваживается выйти из послушания и у Чайки. Он водит указательным пальцем в воздухе, будто бы пишет буквы.

Чайка закуривает сигарету, попыхивает дымом, с важностью роняет:

- Записано на дыму. Игра продолжается.

А Микола тем временем заливается смехом, поглядывая то на Чайку, то на его товарищей, которых тот одурманил за каких-нибудь полчаса.

- Пан министр лесных и горных угодий, вам смешно? - удивляется Чайка. - В такой ответственный и важный для нашего государства момент вы хохочете? С какой бы это стати? При вашей высокой должности вам бы надо остерегаться, держаться с достоинством, а не скалить зубы. Но погодите! Кажется, мы не знаем даже вашего отчего имени? Какой позор! Как фамилия?

- Цьоня, - смеется Микола.

- И это фамилид министра! Отныне вы называетесь Буркоброн! Запиши, пан Валерьян.

- Хи-хи-хи! - аж слезы из глаз выжимает смех у Миколы. - Ги-ги-ги! Сейчас будет Гадючья гать, товарищ старшина… Ох-ох!

Буряченко снова улыбается. Черт подери, может, оно и неплохо иметь на заставе такого заводилу! За двадцать лет пограничной службы всякого насмотрелся старшина Буряченко, но с таким языком, кажется, не попадался ему ни один. В самом деле, если подумать, то выходит как? Старшина заботится о припасах: амуниция, обмундирование, харч. Ну, и вообще порядок - это старшина. Для начальника заставы самое главное - служба границы. Святое. Вся его жизнь. А вот чтобы кто-то занимался весельем… Ну, есть всегда самодеятельность. Баян или аккордеон, приемник, радиола, пластинки, пение, книжки… Смех - тоже всегда, но обычный, как говорится, нормальный. А чтобы кто-то специально сидел и выдумывал, как ему насмешить всех? Ни времени на это, ни сил… Да и талант, наверное, нужен какой-то особенный. А вот храбры ли такие весельчаки, как Чайка? Старшина перебирал в памяти случаи из своей жизни. Вспоминал. Что ж, бывало всякого. И трусы попадались и отчаянные души… Да и то следует принять к сведению, что никогда еще не встречался Буряченко зубоскал такого калибра. Как будто его сызмалу кормили смешной едой или же делали какие-нибудь прививки. «Век живи…- думает старшина. - Вот что я тебе скажу».

Шоссе ввинчивается в густой орешник, за ним начинаются чернолозы, поточек разливается тут небольшими озерцами, буки отступили куда-то вверх, а на их место прибрели густые ольшаники. Мокрый холод залег на дне каньона, машина катится в холод, дрожь пробирает всех. Бррр!

Но вот наконец газик врывается на высокую насыпь, укрепленную искусно сделанными фашинами. Ольхи отступили от берегов расплесканных озерцов, чернолозы жмутся к подножию гребли, ничто не бросает тени на серую стежку шоссе, видно, тут солнце припекает целый день, и на солнце вылеживаются и выгреваются…

Теперь Микола хохочет во всю силу. Лихо вертит руль одной рукой, другой тычет вперед, на греблю.

Чайка косится туда и мигом замолкает, разевая от изумления рот. Микола сигналит: ту-ту! - и шоссе на гребле оживает! Оно шевелится и… расползается во все стороны серо-черными радами. Сотни гадюк грелись на солнце, пока не распугал их сигналом Микола. Теперь некоторые из них торопливо уползают прочь, вызмеива-ются на склоне гребли, между камней, закручиваются в кольца на колышках фашин, другие отползают неохотно, оставаясь на обочине, поднимают маленькие головы, высовывают из черных пастей раздвоенные языки, а некоторые, не способные вырваться из сладостной летаргии спячки, только чуть откатываются, чтобы не зацепили их колеса, и равнодушно лежат в ленивом расслаблении…

- Вот тут бы тебя, - давится смехом Микола и тычет на Чайку пальцем через плечо, - тебя бы тут… выкинуть… го-го-го! Ссадить бы тебя тут…

Но Чайка не был бы Чайкой, если бы смолчал.

- Голубь сизый, - щурит он глаз, - ты лучше подумай, что станешь делать, если у тебя тут когда-нибудь испортится мотор!

Самому старшине Буряченко нравится такой ответ, и он снова улыбается, может, впервые на все остроты Чайки. А Микола с радостным задором восклицает:

- Дак у меня ж ломик под сиденьем! Я их - ломиком!

Машина уже проехала греблю. Гадюки вновь вернулись на теплое шоссе. Чайка озирается, качает головой.

- По такому чуду природы - и ломиком! И мы могли назначить тебя министром гор и лесов, да еще и пожаловали титул Буркоброна! О, горе нам! Как, ты говорил, прозываешься?

- Цьоня, - беззаботно роняет Микола.

- Цьонею останешься вовек. Запиши, пан Валерьян.

- Кончай разговоры, - командует старшина, - сейчас приедем на заставу, и каждый должен доложить капитану по всей форме, вот что я тебе скажу! Чтобы мне там - никаких…

И хоть до заставы ехать пришлось еще довольно долго, но все умолкают. Молчит даже Чайка и думает, какой же он - тот капитан Шепот? А между тем потихоньку вынимает из своей туристской торбы маленький ящичек в красном кожаном футляре, щелкает тумблером, выдвигает тонкий усик антенны, и узкая долина вмиг наполняется джазовым ревом.

Старшина Буряченко молча глядит на умелые руки Чайки, выколдовывающи© из приемника чужую музыку. С этим парнем будет хлопот. Ох, будет!

- Это что такое? - строго тычет пальцем на приемник старшина.

- Последний крик науки и техники: японский транзистор. Марка: императорский «Хиташи» Не слышали, товарищ сержант?

- Ты что же это - в дозор на границу собираешься ходить со своим транзистором?

Чайка перебрасывает ремешок транзистора себе через голову, беспомощно разводит руками:

- Придется. Эпоха требует.

- Так вот - спрячьте, и чтобы я не видел!

- Есть, спрятать!

Чайка снимает с шеи ремешок, складывает антенну, мигом запихивает транзистор в торбу, но приемник верещит и оттуда, несмотря на то, что без антенны.

Молодые пограничники, не осмеливаясь захохотать при старшине, багровеют от сдерживаемого смеха, зато Микола дает волю веселью.

- Вот это да! - восклицает он. - Где ты раздобыл? - Честно купил, - говорит Чайка.

- Оно ж дорогое, чертяка! Где ты деньги взял?

- Выиграл по трехпроцентному займу. Старшина опять не выдерживает. Улыбается, машет рукой: что ты с таким сделаешь? Ни уговора, ни команды, ни приказа он не понимает. Отдать, сержанту Гогиашвили. Он - борец. Всех на лопатки кладет на соревнованиях. Пусть попробует положить этого весельчака.