Павел Загребельный - Шепот

- Товарищ сержант!

- Тихо!

Но Чайка, возбужденный и раздосадованный, перекрывая рев потока, крикнул в темноту: «-

- Сержант!

- Кому сказал!

О, проклятая ночь! Все хрестоматийные паруса и буревестники, которые он проходил когда-то в школе, пусть бы искали себе бури и грозы! Пусть все, кто изучал героические глупости в школьных учебниках, попробуют повторить те глупости или же попытаются сотворить глупости собственные. А Чайке дайте уютную комнату в центре большого города, хороший ужин, терпеливых слушателей-хохмачей, и он даст волю своему языку или же поймает по транзистору тихонькую музыч-ку, какую-нибудь райскую мелодию, сладкую, как изюмные компоты старшины Буряченко.

А тот сидел окаменело на своем узле, и воды падали на него, теплые и холодные вперемешку, мягкие и больно-хлесткие, и он боялся пошевельнуться, прирос к земле, не внимал совсем тому, что творилось вокруг. Единственная забота его: вел счет минутам, терпеливо складывал их в долгие-предолгие часы, отодвигал часы от себя один за другим и тем приближался все плотнее к неизбежному. Точно почувствовал соответственную волну, когда уже дождь вылизал камень до блеска, стремительно поднялся, закинул за плечо иностранную торбу, несколько раз присел, чтобы прогнать кровь по занемевшим от долгого сидения ногам, и побрел туда, где пролегала невидимая линия границы.

Земля его отцов и дедов, таинственная и грозная для нежеланных пришельцев, лежала за летящими дождевыми полосами и неистовством ветра. Прекрасная богатейшая земля, всемогущая прародительница целых поколений, чистых красивых людей, среди которых никогда не было для него места. Купалась она под дождем, подставляла ему свое лицо, свои ладони, плескалась, окутывалась теплыми испарениями, щедро впускала в себя небесные воды, и ветры вгонялись в нее сквозь деревья, травы и камни, и что-то недоступно таинственное двигалось и гудело посреди лесов и гор его бывшего отчего края, как бы нарождалась там грозная волна новейшего потопа, которая зальет каждого, кто неосторожно при-» близится.

Потоп! Потоп! Черные тучи у него над головой. Украина впереди, чта ждет его там? Как в той песне поется: «Тебе вкрив слава, а мене та чорна хмара на Вкраи нi далекiй…» Близка Украина, ох, близка, но вся для него в потопе…

Какой-то коротенький взблеск прочертил впереди темень. Чуть не задев Ярему плечами, прошли две неуклюжие фигуры. Черные, островерхие, в ритуальной медлительности, преисполненные важности своей высокой миссии. Удалялись от него без единого звука, как будто отделенные толстой стеклянной стеной. Рожденные из хаоса, исчезли в хаосе.

Ярема переждал немного, опасаясь, что пограничники могут вернуться, потом глубоко вздохнул, набрал полную грудь воздуха и прыгнул в водяную толщу, отважный, как Ной.

Бежал, под ногами было то же, что и там: вода, камни, поломанные ветки. Но хорошо знал, что это уже запрещенная для него земля, к которой шел так долго и тяжело.

И уже когда, казалось, совсем далеко отбежал от линии границы, равверзлась вверху молния (будь проклят бог и все его архангелы!), и небо вверху треснуло, как черный горшок, полный белого жара, и вмиг засыпало эемлю бедой пылью. Ярема прижался к толстому дереву, но с ужасом ощутил, что его плечи, голова, руки, все усыпано той пылью -и уже теперь не спрячешься нигде, будешь нести на себе невытравимое клеймо призрачного света, как тот проклятый выходец из пропитанной серой преисподни. Охваченный мистическим ужасом, Ярема стал отряхиваться от сияния, торопился в своей бессмысленной работе, тяжело отдувался, как затравленный зверь.

- Стой! - закричали ему из далекого далека, словно сам бог обрушился на отступника, готовясь его покарать. - Стой, ни с места!

Молнии погасли. Все исчезло. Исчез и Ярема.

Гогиашвили обернулся совершенно случайно. Просто руководствовался выработанным за годы службы рефлексом. Как только зажглась молния, он, еще и не подумав как следует, бросил взгляд назад. Уже потом понял: хотел убедиться, не проглядели ли чего-нибудь. Туда не вернешься больше, значит, позаботься, чтобы не оставил там беды. Враг всегда затаивается, чтобы проскочить границу после того, как пройдет дозор. Тогда он гарантирован: следующий дозор пройдет через час-два, если и заметят след - не так страшно. Час - для границы целая вечность.

Когда Гогиашвили оглянулся, ему показалось, что далеко позади, между неподвижными стволами деревьев, качнулось что-то черное. Тогда он и закричал:

- Стой! Стой, ни с места!

Еще коротко кинул Чайке: «За мной!» и побежал назад, умело петляя между деревьями. Чайка, ничего не понимая, молча следовал -за сержантом.

Они блуждали в смолистой тьме, наступившей после того, как погасла молния; чтобы не потеряться, Чайка держался за край накидки сержанта, в его скептической ленивой душе снова пробуждался бес насмешки и издевки, их погоня показалась ему похожей на запланированный для всех парков аттракцион, когда тебе завязывают глаза, дают в руки ножницы, и ты должен пробежать вперед десять или двадцать метров и перерезать ниточку, на которой висит приготовленный для тебя приз: детская соска, карандаш с таким твердым грифелем, что оставляет царапины на стекле, картонные шашки, зубная щеточка. Вы получаете премию и большое моральное удовлетворение. Ха-ха-ха!

Наверное, Гогиашвили тоже наконец убедился, что они гонятся без надежды поймать. Они остановились. Сдерживая дыхание, прислушивались. Но что можно было услышать?

Вновь пробежала по небу извилистая линия молнии, осияла все внизу, но, кроме неподвижных деревьев и камней, не было ничего. Привидилось?

Гогиашвили решительно повернул назад, к линии границы. Пусть смыло там всю землю со следовой полосы, пусть стоят там лужи и ревут потоки. Но какойг-то след все же должен быть?!

Сержант светил фонариком, ползая на коленях по воде. Пустое дело! Не подпускал к себе Чайку, чтобы тот сам не наделал следов, искал, искал, искал!

Смилостивившись, подсвечивали ему несколько раз молнии. Не помогало. Может, и действительно увидел тогда что-то живое, но то был зверь? Дикая серна, заяц, лисица, вепрь или медведь? Или волк! Никогда не думал, куда деваются дикие звери в ненастье. В хорошую погоду мог увидеть в зеленых чащах нежную мордочку косули, застать на поляне семейство вепрей за их свинским занятием - рытьем земли и пожиранием сладких корней, иногда трещал в зарослях сам пан Михаил. Осенью, когда оголялись повсеместно леса, хитрые лисицы прятались в запрещенной пограничной полосе от безжалостных охотников, огненными кометами метались между кустами, охотились на фазанов и тетеревов. Но что делают бедные звери теперь? Где ищут защиту и приют? Через границу им ходить свободно. Это считается даже хорошей приметой, когда во время твоего наряда произойдет такое приятное нарушение. Хорошо, если сегодня был зверь. А если двуногий?