Павел Загребельный - Шепот

Небрежно слушая ответы переводчицы, в одно ухо впуская, в другое выпуская, он чуть раскрывал губы, чтобы выдавить хоть какие-то звуки, жирным голосом произносил вместо привычного «я, я» аристократическое «е, е», при этом еще и зажимал губами кончик языка, чтобы подшепелявить, пустить с губ этакое шипение, озадачить черноглазую девчушку гонором высококультурной Европы.

Библиотека помещалась в старинном особняке. Все комнаты первого этажа забиты простыми деревянными стеллажами. Книги толпились на всех полках, от пола до потолка, множество книг. Никогда не думал Кемпер, что в маленьком городке могла быть такая огромная библиотека.

Библиотекарши стояли на выдаче, они быстро находили то, что их просили, исчезали на короткое время среди книжных торосов, возвращались с высокими стопками толстых томов, маленьких книжечек-четвертинок, тоненьких брошюр.

Переводчица познакомила Кемпера с библиотекаршей. Он раскланялся, улыбаясь во все стороны, и, пытаясь напустить на себя небрежную шутливость, сказал:

- Я просил показать мне самую большую библиотеку, но никогда не ожидал, что в таком маленьком городке может быть столько книг.

- Не удивляйтесь, - засмеялась одна из библиотекарш. - У нас есть библиотека еще больше, но, к сожалению, она сегодня закрыта. Жаль, что вы не сможете ее увидеть.

Этого Кемпер не знал. У него были сведения, что в местечке размещен Дом офицеров и при нем большая библиотека. Очевидно, русские оказались предусмотрительными. Наряду с библиотекой Дома офицеров они держат для показа еще и эту. Но что ему здесь делать? Подсчитывать количество читателей, чтобы потом, прославляя советский образ жизни, привести чудовищно высокие цифры абонентов в рядовом советском городке?

- Ваша библиотека - городская? - спросил Кемпер небрежно.

- Нет, городская сегодня как раз закрыта. А наша - при Доме офицеров.

- И вы не боитесь показывать иностранцу офицерскую библиотеку? - пошел напролом доктор.

- Она совсем не офицерская. Только называется так. А книги везде одинаковые. Читателем нашей библиотеки тоже может стать каждый.

«Каждый военнослужащий», - мысленно продолжил ее слова Кемпер. Что ж, хвала тому, кто молвит правду!

Кемпер, изображая еще большую небрежность, крутился на одной ноге перед столиком выдачи, незаметно косясь на продолговатые ящики с предательскими абонентами. На «А» фамилий совсем мало, что-нибудь десяток-два, так же мало на последние буквы алфавита, зато густо набиты ящички, где стоят абоненты с фамилиями на средние буквы алфавита «К», «Л», «М», «Н», «П»… Всюду и всюду люди стараются скрыться в середину, с краю мало кто остается, неуютно там, опасно. Это он почувствовал на себе… Ну, что ж. Прикинем приблизительно, сколько тут может быть читателей. На «К» занимают… сколько тут будет сантиметров? Один абонемент имеет толщину…

- Простите, - обратился он к переводчице, - не мог бы я взглянуть хоть на один абонемент? Мне любопытно, что читают у вас, какие книги, как часто?

- Пожалуйста, пожалуйста, - сказала библиотекарша, - и подала ему один из абонементов, недавно заполненных.

«Заготовленный специально для меня», - решил Кемпер. И с сатанинской усмешкой выдернул один из абонементов на «К».

- Можно?

- А почему же нет? - голос библиотекарши даже не дрогнул.

Кемпер щупал толстыми пальцами тоненькую книжечку. Сколько же она имеет миллиметров? Те олухи, во главе со своим надутым полковником, не могли предусмотреть таких простых вещей. «Проберитесь в гарнизонную библиотеку где-нибудь у границы, установите количество читателей. Эти фанатики все читают, у них это делается принудительно. Зная количество читателей, вы тем самым будете знать размеры местного гарнизона». Если взять карточку за миллиметр, тогда здесь… Кемпер быстро умножал, не забывая при этом слушать трескотню приветливых женщин и свысока кивать головой и твердить свое «е, е».

- Вот идет наша заведующая, - донеслось до него, вернее, он сначала увидел новую в этой комнате женщину, а уже потом дошел до него смысл сказанного и снова сразу затуманился, ибо Кемпер как прикипел глазами к черноволосой женщине, так и не мог уже оторваться.

Он знал эти красные сочные губы, знал эти большие, чуть испуганные глаза, знал этот прекрасный нос, и хоть все это он видел как бы несколько отчетливее когда-то, когда губы были свежее, и в глазах было больше молодого блеска, и нос вырисовывался четче, но время не могло изменить это лицо до неузнаваемости, и доктор, падая в холодную пустоту, в самом деле узнал женщину и вынужден был сказать себе: «Она». Заведующая подошла к гостю, не замечая его состояния, подала ему мягкую белую руку, спокойно промолвила:

- Альперштейн.

«Она! Она!» - кричали в голове Кемпера все трибуналы мира, и он не мог им возразить, он должен был признать свою вину, должен был рассказать трибуналам про далекий зимний вечер в скованных морозом горах, про… Не помня себя, Кемпер попятился от заведующей, он не пожал ее руки, не ответил на ее приветствие, вел себя совсем странно, и заведующая невольно взгдянула на гостя внимательнее и вдруг задохнулась от жуткого воспоминания.

Перед нею стоял ее палач! Водянистые глаза, нахальные губы, обрюзглые щеки… Не было лишь на нем серого костюма с траурной лентой, он до сих пор был для нее в мундире гитлеровского штабсарцта, и вокруг громоздились не стеллажи с любимыми книгами, а молчаливые смереки с запрятанным за каждым из них вооруженным до зубов бандитом.

Она умирала, она должна была умереть, стояла, расстреливаемая, холод смерти снова окутывал ее, как тогда, когда осматривала она щербатый, яр, где лежали ее отец и мать, и как тогда в горах, когда тяжелый топор падал на голову Ивана Катлубовича. Но не хотела теперь умирать молча, хотела кричать, крик раздирал ей грудь, она хватила ртом воздух, словно в самом деле намеревалась испустить крик, и лишь в последний момент опомнилась.

Что же она делает? Какое она имеет право видеть ужасы там, где их нет? Кому какое дело до ее прежних переживаний, несчастий и воспоминаний? Перед нею гость, иностранец, которого она должна принять, как гостеприимная внимательная хозяйка, а она!

Кемпер тоже, попятившись назад, как бы наткнулся затылком на твердую стену и, больно ушибившись, вернулся к действительности. Он не имел права выдавать свои чувства, даже если бы встретился со своим родным отцом!- Как он мог поддаться страху? Как посмел? Уже не говоря о том, что тут произошла ошибка, потому что та, с гор, не могла тогда спастись никаким чудом. Что с того, что они так похожи? Что с того, что даже фамилия указывает на ее принадлежность к той самой национальности? Чистое совпадение случайностей, а он нарисовал себе целую кучу ужасов! Нервы нужно держать в руках!