Алексей Кожевников - На Великой лётной тропе

Говорю:

«От Изумрудного, подружки меня кинули одну».

«Как так кинули?»

«Я ушла на утес, а они покричали-покричали меня, да и ушли. Зову вот — не могу дозваться».

«И не дозовешься, видел я твоих подружек около Изумрудного».

Тут я призналась, что потеряла дорогу и даже не знаю, в какой стороне Изумрудное.

Он говорит: «Довезу» — и схватил меня на руки, со мной в седло, и поскакали.

Я сижу на коленях у него, он одной рукой держит меня, а другой правит конем. Страшно мне: человек большой, незнакомый, волосы у него рыжие-рыжие, и усмехается:

«Что, говорит, не чаяла такую встречу? Зачем ты на утес ходила?»

Я шепчу:

«Люблю сидеть на утесах».

Он как дернет поводьями, и конь прямо на утес, скользит, фыркает, а скачет.

«Куда мы?» — спрашиваю я.

«К Изумрудному! — Да как захохочет. — Что, испугалась? Не бойся, я тоже люблю утесы».

Поднялись мы на вершину, и показывает он мне:

«Там Изумрудное».

Озеро далеко-далеко среди леса, на берегу знакомый завод, а над озером солнце.

«Видишь, куда ты забрела?»

Постояли мы на утесе, поглядели кругом и начали спускаться. Взглянула я вниз, и страшно мне стало — крутизна. Видимо, побледнела я, а он прижал меня крепче и говорит:

«Вниз не гляди, держись крепче».

Я обняла его за шею и закрыла глаза. Конь оступался, прыгал, мне казалось, что мы летим в бездну, и я просила:

«Тише, тише…»

А он погонял коня и громко, весело хохотал над моим страхом. Спустились с утеса, и конь пошел узенькой тропой, сначала рысью, а потом большими прыжками. Мимо нас пролетали деревья, камни, мы перепархивали через ручьи. Меня качало, как на волне. Я уже не боялась. Я пробовала тянуть к деревьям руки и кричать. Волосы мои распустились, их трепал ветер. Мы скакали все быстрей. Я помню, что зажглась каким-то непонятным прежде буйством и веселостью. Он громко смеялся и спрашивал:

«Хорошо?»

«Очень хорошо, — отвечала я. — Быстрей, быстрей!»

Мне казалось тогда, что я живу, подлинно живу впервые, я ничуть не боялась незнакомого человека, меня веселили его хохот и рыжие волосы, и я сама начала хохотать.

Мы несколько раз поднимались на утесы, кружились на вершинах, мне совершенно не хотелось домой, я бы предпочла всю жизнь скакать на коне.

Вечером, когда зашло солнце, он привез меня к озеру и высадил у околицы завода.

«Иди одна, дальше мне нельзя, — сказал он. — В другой раз приходи на ту поляну, поедем на утес».

Я поблагодарила его, подобрала волосы и пошла к дому. Мне чудилось, что подо мной зыбкая земля. Я шла как пьяная и вспоминала хохот того. Это был хохот молодого радующегося зверя. Я его помню и до сего дня.

— Что за человек он? — спросил Леонид Петрович.

— Не знаю. Я забыла спросить его имя, — ответила Ирина. Она повернула к Леониду Петровичу лицо, полное сожаления. — И больше я никогда не скакала подобным образом.

— Почему же вы не пошли на поляну?

— Я искала ее и не могла найти. Да, я искала. Скачка пробудила во мне какие-то новые желанья. Я не могла быть спокойной в родном доме, мне хотелось мчаться, рисковать своей жизнью.

Как-то утром тот человек пришел к нам с рыбой, у него были другие волосы, и я не узнала его. Но он засмеялся, и я вспомнила нашу первую встречу.

— Все-таки странно, что вы не знаете его имени.

— Ах, Леонид Петрович, знаю, знаю, но зачем вам его имя? Он мне сказал его в первый же раз. Этого человека многие боялись, но я не испугалась. Я взяла его за ухо и сказала: «А я вас не боюсь!» — у меня было удивительно шальное настроение.

Ирина помолчала и прибавила:

— Мы скакали еще один раз, это было ночью и очень страшно. Почему он не взял меня с собой? Ох, как бы мы скакали по горам! — Ирина ударила коня плетью, конь взвился, но подобранные поводья осадили его и заставили трепетать нетерпением.

Ирина взяла прядь темных волос, в которых еще не брызнула седина, и сказала:

— На сегодня дам им волю, — и сильней разметала волосы по своим плечам.

Тропа заворачивала кругом, в одном месте она пересекла саму себя.

— Куда мы едем? — обеспокоилась Ирина.

— Не смущайтесь, — успокоил ее Леонид Петрович.

— Какое-то круженье… Чертово колесо.

— Вы правы, это круженье и сбивает всех, кто не знает.

Они опять стали приближаться к пройденным местам, как тропа уперлась в маленькую избушку. С закрытой дверью и окнами, она напоминала сундук. Сосны уродливыми лапами нависали над ней.

— Вот она, искомая. Будь возможна прямая дорога, всего пути на час, а теперь втрое больше.

— Чудно́е место. Я вижу Шумской завод, а левее какая труба? — говорила Ирина, озираясь.

— Бутарского.

— А там какая синь?

— Башкирия… А видите тот голый утес?

— Да-да, вижу.

— Мимо него дорога к Изумрудному озеру.

— Разрешите мне когда-нибудь поселиться здесь?

— В любое время.

Отдохнув, они поехали в обратный путь. Близ Шумского завода Ирина собрала и спрятала свои волосы под платок.

В предрассветных сумерках следующего дня горной тропой шли двое.

— Вот он, Урал-то, каких красот только нет в нем! Раю земному надо бы здесь быть, а устроили ад, — рассуждал Прохор.

Ирина глядела в обрывы под тропой, вспоминала вчерашнюю скачку, и у нее кружилась голова. Прохору понравились и место, и сторожка.

— Славно здесь, славно, — хвалил он. — Печурку сделаю, котлик велю Еграшке захватить и заживу. Коровку бы сюда доставить: ешь, голубушка, вволю и бесплатно.

Укрылся Прохор в сторожке, а не забыл Бутарского завода. Каждую ночь приходил к нему Еграшка и докладывал:

— Рубят лес, на станции такой бурт бревен накатал, что весь завод можно заново отстроить. Народ спрашивает, как быть.

— Лесорубы в одном месте?

— По всему лесу, верст на пять.

— Так. А нельзя ли отнять у лесорубов топоришки? А? Поговори там.

Еграшка говорил, охотников набралось предостаточно и он пришел сказать Прохору:

— Сегодня ночью попробуем.

— Я пойду, — не утерпел старик. — Собирайтесь в лесу за девьей казармой.

С заходом солнца Прохор пришел на условленное место. Сидел он на камне и прислушивался. Тихо было в заводе. Из-за гор, с башкирской стороны, поднимался месяц.

Различил Прохор негромкий свист и ответил на него тем же. Вышли к камню человек десять мастеровых с шомполками, обступили Прохора, расспрашивали, где он укрывается. Отнекивался старик, шутил:

— Забыл, братцы. Сам дорожки к тому месту не найду.

Курили, прикрывая цигарки и трубки шапками.

Народ все подходил. Когда собралась добрая сотня, осторожно пошли к лесорубам. Выбрали небольшую артель человек в пятьдесят, работавшую на дальней лесосеке.

Месяц поднялся выше самых высоких гор, залил белым светом опустошенную деляну, поверженные ошкуренные деревья, шалаши лесорубов. Мастеровые окружили эти шалаши и приготовили шомполки. Прохор заполз в первый и начал будить: