Василий Авенариус - Среди врагов

Октября 10. Сегодня нам объявили, что хлеба уже не будет, что можем быть благодарны и за лошадиную падаль. Дело в том, что обозные лошади, изморенные донельзя, не в силах уже везти нагруженных фур и падают как мухи. И мы же, пленные, должны сдирать с них шкуру, жарить для себя их мясо; но там нет уже времени свое жаркое хорошенько прожарить, и приходится есть его полусырым, пропитанным еще вдобавок дымною гарью. Я волей-неволей глотал эту мерзость: голод не тетка! Но Сергей Александрович давится каждым куском и с отвращением опять выплевывает.

Октября 11. Неожиданная встреча – доктор де ла Флиз! Ларрей поручил ему объездить всю линию. И вот сегодня на привале на глаза ему попался мой барчук.

– А, – говорит, – мосье Серж! Вас тоже с собой потащили? Ну, что ваша нога? Дайте-ка осмотреть.

Осмотрел, обмыл, перевязал.

– Будь еще в Москве, в госпитале, – говорит, – я положил бы вам ногу опять в лубки, подвязал бы вверх холстинкой на блоке – сразу легче бы стало. Ну, а на походе… Лазаретные фургоны у нас своими переполнены… Если бы кто мог делать вам хоть раз в день перевязку…

– Я буду делать, – говорю. – Вы, г-н доктор, меня, кажется, не узнали?

– Ба-ба-ба! Андре! И вас из Смоленска прихватили? Чем вы-то провинились?

– А вот спросите. Я и не сражался, а меня чуть-чуть не расстреляли.

– Ох, да…

Огляделся кругом, не услышат ли свои французы.

– Вот что, друзья мои, – говорит нам шепотом, – вышел секретный приказ по армии пристреливать всякого пленного, который отстанет от своей партии на 50 шагов.

– Бог ты мой! – говорит Сергей Александрович. – То-то мне сдавалось, что позади нас стреляют… Так это, стало быть… А с моей ногой я далеко уж не протащусь…

– Нет, мой милый, – говорю я ему, – если нужно, я взвалю вас себе на плечи. Но скажите, г-н доктор, зачем отсталых пристреливать? Они же безопасны. Это бесчеловечно!

Де ла Флиз плечами пожал.

– Отдохнув, – говорит, – они могут стать опять опасными.

– Да ведь этак до Парижа половину из нас перестреляют!

Он усмехнулся, но досадливой, недоброй усмешкой.

– Что ж, – говорит, – всех вас две тысячи; одна тысяча все-таки доплетется до Парижа: надо же показать там, что мы недаром побывали в России! Эх, господа, как вы оба недогадливы! Неужели вы не поняли, для чего я вам рассказал про секретный приказ?

– Для того, чтобы мы бежали из плена? – говорит Сергей Александрович. – Да куда мы убежим? Мы не знаем даже, где наша армия.

– Она близко – у Малоярославца. Назавтра ожидают генерального сражения. В общей суматохе вашего ухода никто не заметит… Однако я заболтался. Прощайте, господа. Храни вас Бог!

Неприятель тоже, а что за славный человек!

В секретном приказе мы скоро убедились на деле. Только двинулись опять в путь, как вдруг за нами выстрел. Оглянулись: нашу партию нагоняет конвойный, на бегу ружье заряжает: кто-нибудь, значит, отстал на 50 шагов…

Далее рукопись сильно подмочена и многого не разобрать. Есть, однако же, связные фразы и более или менее цельные отрывки, так что общая связь существенно не нарушена.)

Братание и разлука. Сражение при Малоярославце. Донцы графа Платова. Самозваный казак

– У меня, – говорит, – нет братьев; а у вас?

– У меня тоже нет.

– А вы мне теперь все равно что брат родной! Так будем же с этой минуты на «ты»?

– Но я, – говорю, – не из благородных…

– Вы лучше многих так называемых «благородных»: вы благородны душой. Значит, «ты»; хорошо?

– Хорошо; но по имени нам как друг друга называть?

– Да как нас дома называли. Тебя, верно, Андрюшей?

– Андрюшей.

– Ну, а меня Сережей. Так и для тебя я Сережа.

И обнял меня, поцеловал троекратно…

… Отстали мы с ним от партии уже шагов если не на все 50, то на 30.

– Дальше не могу… – говорит Сережа. – Оставь меня здесь и уходи один…

– Нет, – говорю, – я от тебя уже ни шагу.

– Ну, милый, пожалуйста! Ведь и тебя прикончат. Вот и конвойный с ружьем…

Тогда я, без дальних слов, взял его, как ребенка, на руки и – в сторону леса. Вдогонку мне выстрел конвойного.

Я все вперед, увязаю в снегу. Сзади французская брань. Оглянулся: нас догоняет уже не один конвойный, а двое, за ними еще третий.

Вдруг из опушки выступает седовласый поп с крестом в руках, за ним десяток мужиков с дубинами.

Но первый конвойный меня уже настиг и прикладом, как обухом, по голове. Я падаю вместе с Сережей. Меня хватают и толкают в спину:

– Марше! марше!

Третий конвойный, отставший от товарищей, стреляет по крестьянам, а сам бежит также назад. Крестьяне его уже не преследуют, а подбирают бедного Сережу. Он спасен. Слава Тебе, Боже!

…Расставили часовых, развели костры. Со стороны Малоярославца все чаще «бум!» да «бум!». Бой, видно, еще жарче разгорается. А я думаю о моем названом брате; поп его, верно, у себя приютил, отправит домой к родителям… Суждено ли нам с ним еще когда свидеться?..

…вихрем налетели; сам Платов впереди…

…конвойных и след простыл. Пока что, однако ж, самому Платову еще не до меня…

… – А партизан-то Сеславин, – говорит, – по пути к Малоярославцу Наполеона первым ведь углядел.

– Как так?

– Да так, что высматривал неприятеля с верхушки дерева. Глядь: карета с конвоем гренадеров в мохнатых шапках. Ну, стало, Сам! Спустился с дерева да на коня. А один их унтер отстал от кареты. Сеславин арканом его к себе притянул, по рукам, по ногам скрутил голубчика, через седло перекинул и – в главную квартиру…

… – А Милорадович-то переход в 50 верст до Малоярославца в один день совершил. Светлейший его обнял. «Ты ходишь, – говорит, – скорее, чем ангелы летают!»

– Так дрались, значит, отчаянно?

– И-и! За день город восемь раз, почитай, переходил из рук в руки. Теперь наша армия каменной стеной стоит, и на Калугу путь им отрезан: не угодно ли, господа, на разоренную Смоленскую дорогу!

– А нового боя Кутузов им не предложил?

– Его спрашивали, не добьет ли он их. «Зачем, – говорит, – проливать лишнюю кровь? У них и без того все само собой развалится»…

…Платов рвет и мечет.

– Такие вы, сякие! – говорит. – А еще донцы! Ведь сказано вам было, что кто мне доставит Бонапартишку, живого или мертвого, за того, будь он хоть простой казак, дочь свою любимую, единственную замуж выдам. Так нет же, на золото проклятое позарились!

И, в самом деле, как ему не досадовать: в ночном поиске донцы его у неприятельской артиллерии 40 орудий уже отбили. За орудиями же, как на грех, императорский обоз идет. Накинулись донцы на обоз, а в обозе-то бочонки с золотом. Тут уже не до орудий! А на помощь обозу, откуда ни возьмись, Наполеоновы гренадеры и конница. Забрали донцы золото, прихватили 11 орудий, знамя и одного пленного французика – да и на попятный. А от того пленного потом узнали, что гренадеры и конница сопровождали самого Бонапартишку: объезжал он, вишь, позиции после вчерашнего боя. И его-то они из-за золота из рук упустили! Ужасно обидно…