Вальтер Скотт - Легенда о Монтрозе [Совр. орф.]

— Я надеюсь, господа, — обратился граф к англичанам, — что вы привезли с собой оружие, людей и денег?

— Людей немного мы привезли, — отвечал Мусграф, — а что касается до денег, то мы ожидаем получить небольшой куш от нашего друга и хозяина.

Лорд сильно покраснел и, отведя в сторону графа, сообщил ему, в каком глупом положении он находится. Граф отвечал на это, что он, как друг и родственник, при первой же возможности постарается помочь ему.

В это время Дональд пришел доложить, что кушанье подано. Он почему-то был очень весел.

— Джентльмены! — важно провозгласил он, — кушанье подано и подсвечники зажжены!

— К чему он это говорит, — проговорил Мусграф, многозначительно взглянув на своего соотечественника.

Граф Ментейт вопросительно взглянул на лорда, а тот отвечал отрицательным жестом. Англичане первые вошли в столовую, где ожидал их сюрприз. Большой дубовый стол был уставлен кушаньями, а за каждым прибором стояло по горцу гигантского роста в национальном костюме, с обнаженною саблею, острием вниз в правой руке и с зажженным факелом из пихты в левой. Дикие лица, освещенные красным пламенем факелов, представляли поразительную картину. Не успели еще англичане опомниться от удивления, как Аллан выступил вперед и, указывая на факельщиков, громко сказал:

— Вот, джентльмены, подсвечники моего брата! Это наш старинный, фамильный обычаи! Ни один из этих горцев не знает другого закона, кроме воли своего лорда. Неужели такие подсвечники не драгоценнее самых дорогих сокровищ рудников? Проиграно ваше пари?

— Проиграно ваше пари?

— Проиграно! Проиграно! — весело отвечал Мусграф. — Мои серебряные подсвечники пошли уже на наем конницы. Вот, сэр, деньги, — прибавил он, обращаясь к хозяину, — долги чести следует платить сейчас же.

— Проклятие отца моего да будет на нем, — вскричал Аллан, останавливая Ангуса, — если он дотронется до этих денег. Довольно и того, что он сквитался с вами, я не ему платить.

Граф горячо поддержал мнение Аллана с которым тотчас же согласился и Мак-Олей, говоря, что все это пари было простой шуткой. Англичане принуждены были тоже признать все за шутку.

— Ну, Аллан, — сказал лорд, — прикажи-ка убрать свои подсвечники, а то мы можем задохнуться от дыма.

За ужином все были поражены громадным аппетитом и проворством в еде ротмистра Дольгетти. В продолжение всего ужина он не сказал ни слова, и только когда все кушанья были убраны со стола, он объяснил присутствующим, откуда у него явилась привычка есть так скоро и так много.

— Скоро я привык есть в Маршальской школе в Абердине, — рассказывал он, — где за общим столом можно было получить что-нибудь, только не зевая, а иначе не досталось бы ни крупинки; а много есть должен каждый благоразумный военный человек, иначе желудок его, как крепость, не имеющая запасов, не вынесет блокады. Военные люди не всякий день имеют возможность обедать или ужинать.

После этого разговор естественно перешел на политику, и граф Ментейт стал спрашивать, кто может принять начальство над шотландским войском.

— У нас носился слух, что командование будет поручено Колькитто младшему, — сказал лорд.

— Колькитто? — с презрением повторил Аллан Мак-Олей. — Ну, можно ли говорить о Колькитто! Теперь существует только один человек, которому должно подчиняться — это Монтроз.

— Но ведь о Монтрозе давно ничего не слышно, — заметил Хэль. — Я слышал, будто он в Оксфорде, куда поехал за дальнейшими приказаниями короля.

— В Оксфорде! — с презрением повторил Аллан. — Сказал бы я вам, где он, да не стоит, сами скоро узнаете.

— Сегодня, Аллан, вы в состоянии хоть кого вывести из терпения, — заметил Ментейт. — Но я знаю причину, — улыбаясь прибавил он, — вы верно не видали сегодня царицы музыки и пения, Анноты Ляйль?

— Хотя бы ее век не видеть, — вздохнув отвечал Аллан, — но только с одним условием, чтобы и на вашу долю выпал тот же жребий!

— Это почему? — небрежно спросил граф.

— Потому что на вашем лбу написано, — отвечал Аллан, — что вы составите ее несчастие.

С этими словами он вышел из комнаты.

— Давно он в таком положении? — спросил граф лорда.

— Дня три. Припадок должен скоро пройти. Выпьемте, господа, за здоровье короля!

Бокалы были осушены, и за первым тостом были предложены подобные же другие. Между тем ротмистр Дольгетти счел нужным заявить некоторый протест.

— Господа, — сказал он, — я пью эти тосты — primo , из уважения к этому дому и secundo , потому что нахожу неприличным заводить споры при подобных обстоятельствах, inter pocula ; но заявляю, что я, в силу данного мне графом Ментейтом права, могу хоть завтра же поступить на службу к конвентистам.

Присутствующие не только были удивлены, услыхав такое заявление, но даже взбешены, и их успокоил только граф, сказавший, что это совершенно верно, но что он надеется привлечь ротмистра на свою сторону.

Разговор опять грозил принять неприятный оборот после того, как ротмистр назвал настоящую шотландскую войну мелкотравчатой, но граф снова восстановил мир.

Сам владелец замка отвел гостей в галерею — род спальни, где стояла громадная двухспальная кровать, покрытая пологом, а вдоль стены тянулось десятка два нар, похожих на длинные корзины, три из которых были набиты свежим сеном и приготовлены для гостей.

— Я поместил тут же вашу прислугу, — сказал Мак-Олей, отведя немного в сторону графа Ментейта, — потому что мне не хотелось оставлять вас ночью одних с этим немецким волком. Я велел приготовить тут же постели вашей прислуге. А то теперь такое время, что можно лечь здоровым, а утром — чего доброго — оказаться вскрытым как устрица.

Граф поблагодарил хозяина, сказав, что он сам хотел просить поместит с ним его слугу Андерсона.

— Я еще не видал этого Андерсона, — сказал Мак-Олей, — вы верно наняли его в Англии?

— Да, — отвечал граф Мантейт, — завтра вы с ним познакомитесь, а теперь желаю вам спокойной ночи.

После ухода хозяина в комнату вошли оба служителя графа Мантейта. Храбрый ротмистр, отяжелев от пищи, почувствовал, что не в состоянии расстегнуть сам пряжек на своих доспехах, и потому обратился с просьбой к Андерсону снять с него латы.

— Сними с него вооружение, Сибальд, — сказал Андерсон другому слуге.

— Как, — вскричал опьяневший Дольгетти, — самый обыкновенный лакей, и считает для себя унизительным прислужить ротмистру Дольгетти, учившемуся в Маршальской школе в Абердине и перебывавшему на службе у половины европейских коронованных особ?

— Извините, ротмистр, — вмешался граф, — но Андерсон не привык служить кому-нибудь кроме меня. Сам же я охотно помогу Сибальду снять с вас латы.