Юлия Верба - Одесская сага. Ноев ковчег [litres]

– Ну, прошлый не показатель – засуха была, голод… С тем же двадцать восьмым. Табличку показать?

После экзамена профессор снова ворчал:

– Такая светлая голова должна жить в библиотеке, писать научные работы, а не сидеть в Аркадии до ноября!

– Такая светлая голова должна поднимать экономику Одессы, или вы не согласны?

– А этот ваш шикарный вечерний наряд как связан с экономикой?

– Ну как можно говорить о развитии и подъеме города, если не можешь достойно обеспечить хотя бы себя?

Профессор согласится. И порекомендует юную очень перспективную практикантку старым друзьям в Рыбаксоюз – Одесский филиал Всеукраинского союза кооперативно-промышленного товарищества трудящихся рыбаков. Фима будет люто и совершенно справедливо ревновать. Летний сезон закончился вместе с его объемом тайных знаний и личных открытий, переданных Ксюше. Не то чтобы ее интересовала в нем только экономика, но одного секса юной Беззуб точно было мало. Она выйдет на новый уровень, тем более что рыбная тема, правда, в ином масштабе, была ей отлично знакома.

– Мальчик! Какой хороший, и явно в отца! Продоминировал! – констатировал дежурный акушер.

Аньке вручили орущий сверток. Черные завитки на макушке, сквозь темную мутную младенческую пленку уже было понятно, что мальчишка кареглазый. Припухший от слизи и родовых путей нос… Черты были однозначно и бесповоротно семитскими. Но кто отец – Макс или Боря, – было по-прежнему непонятно. Одно она знала точно – это Ванечка. Ванечка Беззуб. Как папа. Такой же прекрасный, умный и сильный. Лучший на свете. И не важно, от чьего семени. Оба мужчины были на редкость живучими и удачливыми.

– Не-е-ет! Нет! Это мое имя! Это у меня Ванечка!

– Женечка, да успокойся, тебе нельзя нервничать, – пыталась угомонить дочь Фира, – ты ж на сносях уже!

– Тем более, – продолжала бушевать Женя, – это я папина дочка! Это я одна хоть что-то в технике понимаю! Это я на его любимом Петьке женилась!

– Вышла замуж, – мягко поправила ее Фира. – Женя! Да успокойся уже! Что ты орешь! У нее ж молоко пропадет!

– Да пусть она сама пропадет пропадом! Анька! Ты же знала!

Анька стояла посреди комнаты со свертком в руках и никак не реагировала на Женину истерику.

– Мало тебе имен, что ли?! Первенец мальчик в семье мой! И имя мое1 И я в папину породу, а не ты! Надо было раньше рожать!

Фира закатила глаза:

– Ой, вэйзмир! Ваня, ты это слышишь? Ты посмотри, кого ты мне оставил? Дайте моего мальчика, истерички, и хоть головы себе порасшибайте! – Фира уверенно вытянула младенца из Анькиных рук и, воркуя, вынесла на галерею.

– Ванечка, Ванечка мой… Бог благословил… Беззуб, родной, смотри, вот твое продолжение, вот твой род и фамилия… Живы. Счастье какое, – всхлипнула она.

А в комнате продолжалось противостояние.

– Я тебе все патлы оборву!

– Ты жирная сейчас, не догонишь, да и не дотянешься!

– Я тебя прокляну!

– Ой, как страшно, давай, еще Лиду попроси усилить!

Анька повернулась и вышла из комнаты.

– Ай, мама! – Женька присела на корточки. – Ай… схватки начались!..

– Я тебе говорила, дура заполошная! Не истери! Тебе еще носить… Я сейчас, за Гордеевой! – причитала Фира.

– Не хочу ее!

– Ой, хватит уже!

Женька села на стул.

Гордеева, вытирая руки о переброшенное через плечо полотенце, вплыла в комнату.

– Что ты опять вытворяешь? Хочешь моего внука угробить? А ну ляжь, я посмотрю!

– Не лягу!

– Так, – Гордеева подняла свою черную монобровь, – знаешь, что такое рауш-наркоз? Вот здесь, – она молниеносно легко коснулась Женьке за ухом. – Сча как двину туда скалкой и не посмотрю, что беременная, и двадцать минут покоя двору обеспечено.

Женька скрипнет зубами, приляжет и задерет юбку. Гордеева прижмет к животу старую деревянную трубку-воронку, пошевелит губами и расплывется в улыбке:

– Ну слава Богу… Дите бедное напугала, аж икает там, слышишь?

– Слышу, точнее чувствую… даже страшно, – отозвалась присмиревшая Женька.

– Это ему было страшно, а у тебя схватки разминочные, неделя-полторы осталось, – она похлопала по животу. – Внук мой, все в порядке.

– А откуда знаете, что внук?

– Это я точно знаю, слава Богу, родов приняла под тыщу.

– И там мальчик?

– Мальчик, мальчик. Сердцебиение пацана. Железно. Наследник. Радуйся.

Гордеева не могла без своих шпилек, поэтому, дойдя до дверей, обернулась:

– Кстати, мадам Косько, как тебе имя Фердинанд, раз Иван уже занято? Я Пете намекну.

И, не дожидаясь ответа, вышла от невестки.

– Да я лучше сдохну! – крикнула вслед Женька.

Через десять дней она родит здорового, крепкого мальчишку.

– Владимир – без вариантов, – объявит Петя.

– Это почему еще? – возмутится Женя.

– Ну, по-моему, так честно – ты девочке имя придумала, я – мальчику. Или Фердинанда хочешь?

– А Владимир-то в честь кого?

– Ленина! – совершенно серьезно произнес Петя. – Поверь, так будет правильно.

Через две недели Анька отлучится по работе, а Фира срочно приведет из Алексеевской церкви отца Владимира и прямо дома у колыбельки окрестит Ванечку.

– Анька тебя убьет. – шепнет ей Женька. – Ты что устроила? Тем более, ты у нас тоже не слишком верующая.

– Убьет, если узнает, – ответит ей Фира. – А папа вас всех крестил. Он бы так хотел. Это важнее меня и важнее Ани. Будет теперь Ваню с неба защищать.

– О, да тут еще мой тезка без ангела-хранителя, – улыбнется батюшка Женьке с малышом.

– Нет, – мотнет она головой, – мы не будем. Не сейчас. – Развернется и уйдет в свою комнату.

На недоумение Фиры ответит: – Ты в своем уме? Забыла, кто Петя? Он сам предупредил и запретил. Тем более, у Вовки, в отличие от Вани, отец есть. Он и защитит.

Анька проснулась – ни Ванечки, ни Бори не было. Она потянулась и с удовольствием впилась в фиолетовый инжир. Наконец-то она выспалась. На Фонтан приезжала мама, часто Анька вместе с Ванечкой оставалась у нее на Мельницкой, но Фира работала, да и Анька с ревностью отдавала любимого сыночка даже его родной бабушке. Поэтому вечно невыспавшаяся, немытая-нечесаная, с киснувшими в тазу пеленками и ползунками. После того, как Ванечка проведет один день в яслях для грудничков, увидев вечером опрелости на ножках и запухшие от слез глазки, Аня наотрез откажется от яслей, тем более круглосуточных.

Зато в Крыму наступило настоящее блаженство. Борька подскакивал первый и среди ночи – и гулять, и подать упавшую игрушку, и даже вымыть попу наследнику. Аня оставляла ребенка и ездила спокойно по санаториям, возвращаясь к вечеру и находя в саду идиллию со спящим малышом и Борей, который газеткой второй час отгонял от него мух. Вайнштейн оказался идеальным отцом. Да и партнером тоже неплохим. Вот целую миску инжира вместе с лепешками оставил ей.