Евгения Тур - Борьба испанцев с маврами и завоевание Гренады [Совр. орф.]

— Воротись! — кричал он ему, — воротись, ты, столь надменный во время мира! Докажи, что ты так же храбр и на поле сражения!

Дон-Хуан стремительно оборотился и увидел того самого Абенсерага, которого он ударил рукояткой своего меча во Дворе Львов за его богохульные слова против Богородицы. Он поднял копье свое и помчался на него. Начался поединок, бой на смерть. Долго боролись противники, с одинаковою отвагой и искусством, наконец Дон-Хуан пронзил Абенсерага, и он упал бездыханный на землю.

Осада Аламы продолжалась. Мулей приказал подкопать и взорвать стены города, но христиане отразили наступавших. После жестокого боя Мулей убедился, что не в состоянии взять город. Он приказал тогда отвести реку, которая одна утоляла жажду жителей Аламы, ибо в ней не было ни бассейнов, ни фонтанов, отчего и прозвали ее Алама — сухая. Новая битва началась на берегу реки; маркиз Кадикский стоял по целым часам по колено в воде и сражался с Маврами врукопашную. Наконец бóльшая часть реки была отведена в сторону, и христиане принуждены были добывать каждую каплю воды с боем. Мавры стерегли их и убивали. И ночью, и днем сражались они, а пока страдания жителей дошли до крайней степени. Вода раздавалась порциями, совершенно недостаточными; раненые страдали невыносимо, томимые жаждой. Многие из них обезумели. Им чудились озера и реки кристалловидной воды, в которой они плавали, не будучи в состоянии достать ни единого глотка живительной влаги. Солдаты лежали в изнеможении на стенах и не могли ни стрелять, ни даже бросать камни в неприятелей, которые осыпали их стрелами и пулями, так что маркиз Кадикский должен был прикрывать своих солдат парапетами дверей, выломанных у домов. Видя свое безнадежное положение, маркиз послал гонцов в Севилью и Кордову, прося немедленной помощи.

Супруга маркиза, нежно любившая мужа, истерзалась душой, зная опасность, в которой он находился. Она денно и нощно думала о том, кто бы мог помочь ее мужу, и мысли ее остановились на герцоге Медина-Сидония, одном из самых богатых, знатных и храбрых рыцарей Испании, но, к несчастию, он был заклятым врагом ее мужа. Не однажды маркизы Кадикские и герцоги Медина-Сидония проливали кровь один другого на поединках и в сражениях, ибо у тех и других имелось в подданстве значительное число вассалов. Вражда эта велась издавна и закоренела. Но маркиза знала, что герцог благороден и великодушен, что он обладает всеми доблестями прямого рыцаря, и, не колеблясь, обратилась к нему. Лишь только герцог выслушал просьбу супруги врага своего, как, забыв всякие враждебные чувства, отвечал ей, что не может отказать добродетельной и благородной даме в ее просьбе и пойдет на помощь к храброму рыцарю, потеря которого не только была бы крайне жестокою для Испании, но и для всего христианского мира. Послав это письмо, он обратился ко всем рыцарям Андалузии, призывая их на помощь маркиза Кадикского. Множество известных и знатных рыцарей со свитой и вассалами своими поспешили на призыв герцога. Собрав великолепную армию из 50 тысяч пехоты и 5 тысяч кавалерии, герцог выступил из ворот Севильи в величайшем порядке, неся с собой старое севильское знамя и ведя за собою цвет испанского рыцарства.

Между тем король Фердинанд, узнав о взятии Аламы, приказал отслужить благодарственный молебен. Возвратившись из церкви, он сел за обеденный стол, когда ему объявили, в какой опасности находится маркиз Кадикский и его войско. Не окончив обеда, стремительно встал король, приказал седлать лошадей и, оставив королеве свои инструкции, поскакал в сопровождении храбрых рыцарей по дороге к Аламе. Он менял по дороге измученных коней и стремился вперед, не чувствуя утомления, — так болела душа его. За несколько миль от Кордовы его верные сподвижники решились сказать ему, сколь неблагоразумно с небольшою свитой войти во владения Мавров.

— Вспомни, государь, — сказал ему герцог Альбукверк, — что твои славные предки никогда не входили во владения Мавров без сильной рати и в железо закованных рыцарей старой Кастилии.

— Герцог, — отвечал ему король, — я выехал из Медины с твердым намерением подать руку помощи воинам, запертым в Аламе. Я теперь почти у ворот ее. Согласно ли с чувством моего достоинства переменить намерение именно теперь? Нет, я соберу андалузское войско и, не дожидаясь кастильского, пойду к Аламе.

Жители Кордовы вышли на встречу королю. Узнав от них, что герцог Медина-Сидония опередил его, король не вошел в Кордову, но пересел на лошадей жителей, вышедших к нему на встречу, и поспешил вперед; он послал сказать герцогу Медина-Сидония, чтоб он подождал его. Но герцог не хотел ждать никого, ни даже самого короля, и спешил вперед усиленными переходами.

Когда Мулей узнал, что на помощь к осажденной им Аламе спешат герцог Медина-Сидония и сам король Фердинанд с войском, он понял, что ему необходимо овладеть Аламой до их прихода. Он наступил на Аламу с одной стороны, пока с другой храбрейшие из его рыцарей и воинов приставили лестницы и влезли на стены. Страшная битва закипела на стенах; простые солдаты и рыцари дрались врукопашную, брали один другого в охапки, боролись и падали вместе в глубокие городские рвы; но Мавры, не взирая на свою отчаянную храбрость, были отбиты и стены города очищены от неприятеля. Небольшое число рыцарей, принадлежавших к самым знатным гренадским фамилиям, успело, однако, вскочить в город и, стремительно пробежав несколько улиц, намеревалось отворить вороты Аламы Мулею, бившемуся с христианами за ее стенами. Они уже достигли ворот города; стража пала под их ударами — еще одно мгновение, и ворота Аламы были бы отперты. Но в эту минуту Дон-Алонзо Понсе, дядя маркиза Кадикского, и его племянник, оруженосец Педро Пинеди, подоспели во главе войска. Маврские рыцари, окруженные со всех сторон неприятелями, скучились прислонясь один к другому спинами, поставили по средине свое знамя; они сражались с редким мужеством, с мужеством отчаяния, прикрываясь телами убитых. Их число с каждою минутою уменьшалось, но они все теснее и теснее смыкались у своего знамени, защищая его с упорною отвагой. Наконец в этом неравном бою пали маврские рыцари; последний из них схватил знамя сильною рукою и, пронзенный со всех сторон, упал на него, прикрывая его своим телом, и на нем испустил последний вздох свой.

Испанцы взяли знамя, водрузили его на стене города и бросили головы убитых маврских рыцарей за стены, так-сказать, к ногам маврского войска. Вид развевающегося знамени пророка на стенах Аламы, головы знатнейших и храбрейших рыцарей Гренады, сброшенные со стен ее, наполнили скорбью душу Мулея. В отчаянии он рвал на себе волосы и бороду. В эту же минуту ему объявили, что на хребте гор появились христианские войска и развеваются их знамена. Побежденный и удрученный скорбию, Мулей снял свой лагерь и поспешно пошел к Гренаде; звук барабанов удалявшихся спешно Мавров раздавался еще в долине, когда из ущелий гор вышло войско Медины-Сидония. Когда из Аламы увидели, что с одной стороны Мавры поспешно удаляются, а христиане выходят с другой, крики неописанного ликования огласили воздух и раздалось пение благодарственных молитв. Считая себя погибшими, Испанцы праздновали свое как бы воскресение из мертвых, по выражению летописцев. В продолжение целых недель войско днем и ночью билось с осаждающими, томимое голодом и жаждой, и дошло до такого истощения, что походило скорее на скелетов, чем на живых. Маркиз Кадикский вышел навстречу к своим избавителям и, узнав в начальствующем своего заклятого исконного врага, залился слезами. Трогательно было зрелище доблестного, сурового рыцаря, чуждого всякой изнеженной слабости, когда он, с лицом, покрытым слезами, бросился в объятия благородного, великодушного врага. Обнялись они и с сей минуты стали навеки верными друзьями.