Эжен Мюллер - Юность знаменитых людей [Совр. орф.]

В это время случилось так, что Метастаз нанял квартиру в том самом доме, где на чердаке жил в крайней бедности и пресмыкался в неизвестности Жозеф.

Жозеф конечно и не думал, что можно извлечь какую либо пользу из этого соседства, но нашлась добрая женщина, которая позаботилась о нем. Это была жена привратника того дома, в котором жили богатый поэт и нищий музыкант. Она знала бедность и трудолюбие Жозефа, она слышала его пение в капелле св. Стефана и была убеждена в его гениальности. С другой стороны, ей было известно по слухам и то, как Метастаз сделал карьеру. Рассчитывая на то, что бывший ученик золотых дел мастера не забыл прошлого, она решилась представить ему Жозефа. Ей хотелось добиться того, чтобы знаменитый поэт поручил Жозефу какую-нибудь поэму для переложения на музыку; она надеялась, что в случае удачи тяжкая пора испытаний для Жозефа должна миновать.

Добрая женщина предварительно сообщила о своем намерений бедному юноше, который конечно принял его с восторгом; затем она сказала о нем несколько слов богатому писателю; тот согласился принять музыканта, и наконец ей удалось свести их обоих. Все казалось было улажено как она предвидела. Метастаз расспросил Жозефа о его происхождении, о его работах, ободрял его, обещал, что придет послушать его исполнение и вообще займется им. Это было слишком много для первого свидания, но увы! Это было и все, что поэт сделал для Жозефа. Светская жизнь и удовольствия отнимали все его время, а музыканты, бывшие тогда в моде, расхватывали его поэмы. Его несчастный проситель мало интересовал его. Метастаз забыл своего бедного соседа, который также как и его добрая покровительница Остался при своих светлых надеждах.

Вынося жестокие удары судьбы, Жозеф все еще не отчаивался; но он мог бы умереть с голоду, если бы вовремя не подоспела помощь доброго человека, который, однако, далеко не мог для него сделать то, что сделал Гравина для Метастаза. Этот человек был бедный цирюльник, большой любитель музыки; он считал за счастье видеть у себя великого артиста, голосом и игрою которого он так часто восхищался еще в капелле св. Стефана. Добрый цирюльник предложил Жозефу убежище под своей кровлей и место за своим столом. Жозеф принял это пособие, но чтобы не быт в тягость своему великодушному другу, удвоил рвение к работе. Переходное состояние его голоса тем временем миновало и он добился места в хоре соборной церкви, но лишь в качестве сверхштатного певчего, с весьма ограниченным вознаграждением. Вознаграждение это было так скудно, что для того, чтобы заработать 15 су, Жозеф должен был петь в один и тот же день в двух церквах и играть на органе в третьей.

Наконец, достигнув 18 лет, Жозеф добился того, что его оперу поставили на венском театре. Эта пьеса имела некоторый успех. Квартет и симфонии, изданные им вслед за тем, были приняты с восторгом музыкальным миром.

Но фортуна все-таки не удостаивала своим посещением жилища композитора; Жозеф часто вынужден проводить в постели холодные зимние дни, за недостатком топлива. Только в 1760 году, т. е. на двадцать восьмом году жизни, когда Жозеф издал уже много замечательных произведений и приобрел громкую известность, один из германских владетельных принцев предложил ему управлять его капеллой; вознаграждение, назначенное принцем, могло считаться для того времени весьма приличным.

Обстоятельства сразу улучшились; но Жозеф продолжал работать с прежнею неутомимостью. Произведения, которые он издал уже находясь в благоприятной материальной обстановке, прямо свидетельствовали о его гениальности, — еще больше чем сочинения, вышедшие в свет в годины тяжелых испытаний.

Немного лет спустя Иосиф Гайдн стал пользоваться в музыкальном мире такою же репутацией, какою Метастаз пользовался в литературном. Гайдн и теперь еще считается одним из гениальнейших композиторов когда либо существовавших.

— Еще бы! — сказал Генрих, которому было знакомо имя Гайдна.

— Если ты знаешь Гайдна, — сказал я ему, — то вероятно слышал и о Доницетти, также знаменитом композиторе?

— Конечно, — отвечал Генрих, — я часто видел его имя на афишах Парижской оперы, и раз даже отец водил меня слушать его оперу «Фаворитка» .

Автор «Фаворитки» и двадцати других прекрасных опер хотя и был одарен от природы прекрасными способностями, но своими успехами обязан только упорному труду и неутомимой настойчивости в стремлении к намеченной цели. Я не буду рассказывать все подробности его жизни; достаточно будет и одной черты, чтобы получить понятие о необыкновенном трудолюбии, посредством которого Доницетти удалось достигнуть столь блестящих результатов.

Доницетти брал уроки музыки у многих учителей, но для довершения своего музыкального образования он решил брать уроки у знаменитого Болонского профессора Маттеи. Этот Маттеи был тогда уже в преклонных летах и давно отказался от преподавания, желая отдаться вполне благочестивой жизни вдали от дел. Он уступил однако настоятельным просьбам молодого человека, в котором видел истинное призвание к музыке; но чтобы получить желаемые уроки, Доницетти пришлось действовать следующим образом:

— Ты зайдешь за мной завтра в такую-то церковь, в четыре часа дня, — говорил Маттеи.

— Хорошо, я зайду, — отвечал Доницетти.

Он аккуратно являлся к назначенному часу, в назначенную церковь, хотя бы она находилась в самом конце города. Там он находил старика, который продолжал молиться гораздо дольше, чем все другие.

Доницетти.

По окончании молитвы, они выходили из церкви и шли в дом Маттеи, где Доницетти брал урок; но дорогой, случалось, что колокол возвещал о каком-нибудь особом богослужении в другой церкви, и Маттеи отправлялся туда в сопровождении Доницетти. Проходил еще целый час. Приближалась ночь, и так как Маттеи дал обет ходить каждый вечер в собор для вечерней молитвы, то по выходе из второй церкви они отправлялись не домой, а в собор.

По окончании вечерней молитвы, учитель с учеником шли уже домой. Но у Маттеи была престарелая мать, которую он окружал самой нежной заботливостью; она просила Доницетти составлять ей партию в карты. Доницетти садился играть с доброй старушкой и играл около часа; когда оканчивалась игра, надо было опять ждать, пока Маттеи поужинает. После ужина читалась последняя молитва; старушка уходила спать, — и тогда только начинался желанный урок, который продолжался иногда до полуночи, потому что, раз углубившись в занятие искусством, старый наставник также увлекался, как и в своем религиозном усердии.