Эжен Мюллер - Юность знаменитых людей [Совр. орф.]

— Ну войди! Посмотрим!

Антонен вошел; шаг, сделанный им через порог этого кабачка, был, как он говорил впоследствии, его первым шагом на пути к славе. Хозяин посадил его за прилавок и стал расспрашивать.

Посетители не оставались безучастными к нему и внимательно слушали мальчика, который подробно рассказывал о себе.

— Решено! сказал толстяк, — я беру тебя к себе: ты начнешь пока служить в залах; а потом, если окажешься способным, я возьму тебя на кухню; от тебя самого будет зависеть научиться и усовершенствоваться в поварском искусстве, — добавил он, опираясь рукою на рукоятку большого ножа, который был заткнут у него за поясом, — для этого ты должен только запоминать все то, что я сам буду делать на твоих глазах.

— Я буду стараться! сказал ребенок.

— Как тебя зовут? — спросил хозяин.

— Антонен.

— Это имя. А фамилия?

— Карем.

— Карем! [1] Carème — пост. Какое смешное имя для повара! — сказал хозяин, рассмеявшись.

Посетители тоже вслед за ним повторяли: «Да, да, смешное имя!» и очень удивлялись этому странному «противоречию».

— Карем! — закричала маленькая Мари, — Антонен Карем! Но ведь это имя я прочла в толстой книге, в которой мама с Анетой справляются, когда хотят приготовит какое-нибудь новое блюдо. Я помню, когда я в первый раз увидела это имя, то оно показалось мне очень смешным, слишком постным для книги, которая учит хорошо стряпать. Это маленький Антонен ее написал?

— Несомненно, потому что это имя, столь сметное для поваренка, стало именем человека, знаменитого в своем роде: Карем — один из самых замечательных представителей кулинарного искусства.

Антонен около двух лет прожил у содержателя таверны и, увидя, что больше уже ничему не может научиться у своего хозяина, перебрался в город, где получил место трактирного повара, затем он поступил к кондитеру Бальи, в улице Вивьен, пользовавшемуся в то время большою известностью.

Антонен не замедлил заслужить благорасположение своего нового хозяина, который подметил в нем прекрасные способности и относился к нему с большим вниманием.

Антонен не довольствовался тем, что месил тесто и взбивал сливки; чувствуя истинное влечение к своей профессии, он, в часы досуга, учился рисованию, чтобы уметь придавать оригинальные формы кондитерским произведениям, и занимался чтением, так как был глубоко убежден, что развитие ума должно оказать благотворное влияние на его успехи в кулинарном искусстве.

«Достигнув семнадцатилетнего возраста», — говорит он в своих интересных мемуарах, — «я был у Бальи первым мастером. Этот добрый хозяин очень дорожил мною; он позволял мне отлучаться, чтобы посещать кабинет гравюр и эстампов национальной библиотеки и заниматься рисованием. Когда я ему высказал, что чувствую особенное призвание к кондитерскому искусству, то он доверил мне приготовление конфект, заказанных к столу, первого консула. Я по целым ночам рисовал, просиживал иногда до утра за рисунками; его доброе расположение ко мне вознаградило меня вполне за мои труды. В то время между кондитерами известен был Авис, и я подражал ему, я изучал искусство во всех его тонкостях. Мои работы вызывали всеобщие похвалы. Я составил двести рисунков; все они были в современном вкусе. Вскоре я со скорбью простился с добрым Бальи и поступил к Жандрону на очень хороших условиях. Через несколько месяцев я навсегда покинул кондитерские, чтобы заняться кухмистерским делом; оно пошло у меня прекрасно и я зарабатывал большие деньги».

Но деньги не вполне удовлетворяли самолюбивого Антонена; он жаждал славы. Карем читал сочинения всех времен, стараясь найти в них то, что могло бы служить к усовершенствованию современной ему кухни; он издал весьма обстоятельные исследования о кулинарном искусстве у древних народов.

Он искал всегда сообщества людей, известных в избранной им профессии, и без малейшей зависти пользовался их советами и указаниями. Во времена империи ни одно собрание дипломатов (а такие собрания были очень часты в то время), не обходилось без того, чтобы Карема не приглашали угостить на славу высоких особ, управлявших делами Европы.

Очень и очень возможно, что вкусные обеды знаменитого повара имели иногда благотворное влияние на решение чрезвычайно важных дел, которыми занимались дипломаты, и уже по одному этому артист в кулинарном искусстве заслуживает уважения потомства.

Почтенный добрый Карем приобрел много друзей в среде выдающихся ученых. Между ними были и знаменитые врачи, с которыми он иногда спорил относительно вопросов, касающихся питания. Непомерные труды подточили его здоровье; он умер на пятидесятом году жизни (1784–1833). По его мнению, углерод, который входит в состав нашей пищи, действует пагубно на наш организм и сокращает жизнь; но при этом он замечал: «чем короче жизнь, тем больше славы».

Карем, заведывавший многими кухнями, написал много прекрасных сочинений; замечание Мари свидетельствует о том, что вы должны часто благодарить маленького поваренка за те вкусные блюда, которые приготовляются в вашей кухне по его указаниям.

— Ну что, будешь-ли ты еще жаловаться, что я о тебе забываю? — шепнул я Мари.

— Нет! — сказала она, награждая меня прелестной улыбкой; — когда я буду большая, то при чтении книги Карема всегда буду вспоминать маленького Антонена.

— Ну, что, Альфонс, — спросил я, — не заслуживает-ли простая и скромная слава, о которой мечтал стоя у печи Карем, предпочтения пред той громкой славой, которой люди достигают, убивая людей?

— Я не скажу «нет», но…

— Но и «да» не скажешь. А что ты, например, думаешь о пастухе, который, сделавшись римским императором Аврелием, хвастал тем, что в день восшествия на престол убил около сорока восьми человек? — который впоследствии насчитывал до девятисот пятидесяти человек, погибших от его собственной руки?

— Но подобных ему теперь уж больше не существует.

— И слава Богу! — сказала Мари.

— Кроме того, — возразил Альфонс, — если бывает война, то она ведется не для того чтобы иметь удовольствие считать убитых, а для того, чтобы защищать свою родину или завоевывать другие земли. Так Александр…

— Ну, хорошо! Будем говорить об Александре, так как ты его ставишь на первый план. Я думаю, сказать тебе по секрету, что ты восхищаешься его великими подвигами не зная их во всех подробностях.

Когда Александр Македонский появился на свет, то отец его, Филипп, написал великому мудрецу Аристотелю письмо, в котором между прочим, было сказано следующее:

«У меня на этих днях родился сын, дорогой Аристотель, и я благодарю богов не столько за то, что они мне его даровали, сколько за то, что он родился в твое время. Твои заботы о его воспитании служат мне порукой за то, что он выйдет из школы достойным тебя, достойным меня, и будет способен, надеюсь, достойно управлять со временем Македонией».