Конн Иггульден - Сокол Спарты

По прошествии еще одного долгого дневного перехода у людей начали проявляться определенные признаки закалки. Не обошлось без растяжений и ран – в общей сложности с полдесятка – но не бывает так, чтобы перемещение людей и оружия по дикой местности обходилось без вывихнутых голеней или случайного накола на острие.

Вместе с тем это был совместно нажитый опыт. И Кир надеялся выстроить свое войско вокруг этой общей истории, так чтобы его персидские полки, увидев врага, выбрали сторону своего верного полководца, а не какого-то там призрачного заумного царя, правящего по другую сторону страны. Человека, которого они знают, который месяц за месяцем ехал рядом с ними на коне, деля на равных все невзгоды и испытания, а не чужака на троне.

Более гладкого начала сложно было и представить. В Колоссах Кир дал людям недельный отдых, а сам охотился там в царских угодьях. Клеарх все не показывался, но прибыл с четырьмя сотнями фессалиец Менон и принес весть, что Клеарх нагонит войско в Келенах и чтобы его в пути не дожидались. Для своих нужд из царских конюшен Кир взял десяток скакунов и передал их попечению Ксенофонта. Этого все равно было недостаточно, но появления из воздуха обученных конников ждать не приходилось, а на их покупку не было средств. Помимо собственного конного отряда из шестисот всадников Кир знал о преимуществах быстрых верховых гонцов. Будь его воля, он бы пересадил на них всех своих разведчиков. Но коней для них не было, а потому оставалось печально взирать, как медленно и неповоротливо движется его огромное войско, уязвимое перед внезапным броском или засадой. Ко времени выхода из Колоссов мозоли у его воинства затвердели, а натруженные мышцы налились крепостью. В поход отдохнувшие люди выходили пружинистым шагом, а кони под рев рогов с заливистым ржанием вскидывались на дыбы. Конные телохранители Кира, сидящие поверх шкур барсов и газелей, смотрелись всем на зависть.

Как оказалось, часами скакать вдоль воинских рядов было ему в удовольствие. Выходя к дороге или широкой тропе, они шли по ней. Хотя в основном дни проходили в переходах через холмистые равнины, к слабо различимым путевым отметинам, которые приходилось удерживать в поле зрения вне зависимости от изгибов местности.

Кир чувствовал, что и в нем самом прибавилось сил и ловкости – но все равно его пробирало беспокойство, когда колонна начинала петлять меж горных громад или ее поглощал хвойный лес. Временами он отряжал на дорогу дозорных, высматривать Клеарха, но его по-прежнему нигде не было видно. За пределами Сард до царевича дошло, насколько он проникся доверием к этому спартанцу и даже стал зависеть от него. Без его незыблемого присутствия и твердости в решениях все как будто становилось полым, словно борьба за венец представляла собой не более чем видимость.

Из всех посвященных Кир лучше всего знал восточные войска своего брата; пожалуй, лучше, чем сам Артаксеркс. Восприняв Кира как серьезную угрозу и подняв все свои полки, в поле он мог бы вывести шестьсот тысяч войска – численность, от которой впору вскочить и возопить среди ночи. Более того, под ним были богатства всех двадцати восьми сатрапий и царская казна. Царь Царей не страдал от нехватки еды и хвороста, и ему не приходилось думать об их пополнении. В походе он мог себе позволить ежевечерне опиваться вином, так как воинов у него было больше, чем звезд на небе.

Город Келены находился примерно в трех днях хода от Колосс, на реке Марсий. Здесь Кир остановился ждать Клеарха с его пополнением, сожалея, что вообще оставил архонта одного. Что ни день, то воины посматривали на царевича все удивленней, особенно персы. Они никак не могли взять в толк, зачем целому войску дожидаться какого-то спартанца, вне зависимости от его чина. Однако Кир с места не двигался, хотя до этого сам же всех подгонял. Первоначальная взволнованность постепенно улеглась, и люди настроились на неторопливый уклад становища, развлечений ища в городе. Киру не сообщали ни о казни мародеров, ни о массовой драке отряда стимфальцев с персидским полком. Он пребывал в напряженном ожидании, и его не рисковали беспокоить.

На исходе второй недели Клеарх прибыл, спокойный, как весенний ветерок. С собой он привел восемь сотен гоплитов из разных городов, двести копейщиков-пелтастов и сорок критских лучников. При виде такого воинства Кир простил ему задержку, но спартанец в знак извинения опустился перед ним на одно колено на виду у вновь прибывших.

– Это последние, великий. И им повезло выжить, когда их корабль на подходе из Крита пошел ко дну. У них за плечами тысяча историй, и не сомневаюсь, мы услышим их все, когда двинемся дальше. Теперь мы сами по себе. Больше за нами никто не следует. – Спартанец с прищуром посмотрел вдаль, трепетнув ноздрями, как охотничий пес, вынюхивающий добычу.

– Я уж начал подумывать, ты не придешь, – признался Кир.

Клеарх посмотрел пристально.

– Великий, я давал слово. А значит, меня проще было убить, чем оттащить от тебя. – На улыбку царевича он добавил: – И так вполне могло случиться.

Выход в путь проходил в настроении чуть ли не праздничном. Часть пути пролегала через сатрапию, где дороги были выложены как следует. Люди с наслаждением шагали по плоским вытесанным камням, а битва впереди если и ждала, то так нескоро, что о ней можно было пока и не задумываться.

У командиров настроение было иным. Клеарх так и вовсе обрывал любую радужную беспечность. К своему ремеслу он относился серьезно, и, по крайней мере, чувствовал напряжение от ждущих впереди испытаний. Ушел в себя и Кир, целые дни пешего или конного пути по кровеносным сосудам империи проводя в молчании. Голову все не покидали мысли о Тиссаферне: как он там, шакалья падаль? Обошли ли они его на Царской дороге, или он по-прежнему держится впереди? По этим же камням ступал некогда первый царь Дарий, вторгаясь в Грецию. Его сына Ксеркса эта дорога повела на запад, к грядущему разгрому на суше и потере флота на море. А он, Кир, вынужден сейчас держаться пути на юг, подальше от царских посыльных, которые, едва завидев колонну, немедленно помчатся сообщать в столицу.

Такие мысли на протяжении многих часов и вкупе с палящим солнцем действовали угнетающе. Терялось и восприятие собственного воинства как поджарой ратной силы после того, как выяснилось, что одна лишь дневная кормежка занимает по полдня. Колонна, по сути, представляла собой движущийся город, который среди дня останавливался и превращался в кочевье. На все лады стучала и брякала кухонная утварь, люди расходились за хворостом и разводили костры. Весь стан окутывала атмосфера летнего празднества, вплоть до того, что устанавливались палатки, куда выстраивалась очередь для желающих за плату вкусить плотских утех. Все это занимало, казалось, целую вечность. Киру оставалось лишь тягостно смотреть на солнце в небе, щурясь и приставив к бровям руку.