Хелен Кляйн Росс - Опоздавшие

Холлингвуд

1926

Еще никогда он не был так зряч, как в периоды своей слепоты.

Он всегда считал себя бесстрашным, но понял, что смелым был только в отсутствие страха – то есть без страшного. Но вот теперь его, погруженного во мрак, охватывал ужас, как будто проникавший сквозь поры и морозом сковывавший тело, и он познал, что отвага – это нечто большее, чем бодрый оптимизм в отсутствие страха.

Он боялся смерти, которая, он понимал, была всё ближе. Но еще больше страшился, что родные узнают истинную причину его ухода, о которой сам он догадался еще до того, как о ней, притворив дверь его спальни, известил доктор Спенсер.

Сифилис! Вновь и вновь он мысленно повторял это слово, дабы протестующий мозг смирился с тем, что уважаемый человек знатного рода, каждодневно трудившийся на фабрике, созданной его дедом, – сифилитик.

Люэс! Знак-то был. Давным-давно, когда с тяжелым, как ее чемоданы, сердцем он отвез Камиллу на вокзал, а потом бессчетно слал ей письма на листках папиросной бумаги, не зная, получает она их или нет (у нее было много разных адресов, но она ни разу не ответила), он заметил у себя язвочку. Вскоре она пропала, и он о ней забыл.

Недавно в письмах к заморским родственникам он как бы невзначай справился о Камилле Брассар, и ему ответили, что несколько лет назад в Париже она умерла от пневмонии. Но от пневмонии ли?

Лишенный зрения, он больше не был самостоятельным пожилым мужчиной, но стал беспомощным, как малый ребенок, которому требуется содействие во всякой мелочи.

Он думал, слепота – это мрак, чернота. Однако он видел странный цвет, похожий на синяк и временами обретавший пурпурный оттенок, а потом желтевший, как настоящий фингал.

Незрячесть заставила его погрязнуть в размышлениях. Он понял, что страхи его копились годами и теперь им несть числа. Вспоминал свою неуверенность в судьбе фабрики и бесполезные совещания с коллегами, на которых все приходили к выводу: скоро их задавят крупные конкуренты вроде «Американской меди» или «Изделий Цинциннати».

Он боялся крушения своих надежд на то, что фабрика обеспечит благополучие семьи и, словно крепкий фургон, провезет ее по просторам нового века, доставив в следующий. (Двухтысячный год от рождества Христова казался чем-то невообразимым.) Его пугало непредсказуемое будущее: удастся ли сохранить дом, объединяющий семью?

Он боялся, что зрение не вернется, что он будет слепым до конца своих дней, хотя доктор Спенсер заверил: это дня на три, не больше. Слепота – результат скопления ртути в организме, неприятный побочный эффект от приема бромидов.

Он боялся, что лицо его покроется предательскими язвами сифилитика, о которых писали в книгах. Доктор Спенсер вновь успокоил: если до сих пор язвы не появились, то уже и не появятся – значит, болезнь выбрала иное русло. И все равно по утрам, когда Брайди приносила ему завтрак, он ждал, не вскрикнет ли она, увидев обезобразившие его гнойники.

Слепота оказалась сродни заключению в одиночную камеру, обостряла и множила страхи: вдруг он упадет и поранится? как выйти на улицу без провожатого? Смешно: теперь он боялся надолго оставаться один, хотя всегда гордился тем, что ни в ком не нуждается, – черта, которую он открыл в себе после смерти жены.

Он стал очень чуток на голоса. Одни вдруг раздражали, а в других слышалась мелодичность, прежде не замечаемая. Почему-то особенно ласкал слух ирландский выговор Брайди, на который раньше он не обращал внимания. И еще он мог определить визитера по запаху. О приходе Брайди извещал не только звук ее шагов, но и легкий аромат корицы.

Голос дочери казался молоком, белым и сытным.

Мебель стала врагом, одарявшим ссадинами. «Ты не ушибся?» – всякий раз спрашивали родные, когда он на что-нибудь натыкался. А предупредить, что сейчас он врежется в кресло, было нельзя?

Его отец Финеас, построивший Холлингвуд, был человеком практичным, однако склонным к спиритизму. Это нашло отражение в восьмигранной форме башенных комнат, рекомендованной ясновидцами, чтоб духи не утыкались в углы.

Обычно он избегал приемов с участием спиритов (чаще всего дам в кружевных вуалях и массивных украшениях), заявлявших о своей способности говорить с покойниками либо слышать их голоса, исходящие из предметов, которыми те владели при жизни. И вот оказалось, что неодушевленные вещи обладают явной магнетической силой, что они своего рода путепроводы. Раньше он слышал подобные разговоры, однако им, в числе многого прочего, не верил. Но однажды ночью он проснулся от желания посетить туалет. Никого не позвав на помощь, он двинулся ощупью, и неведомая сила привела его куда надо.

Через три дня зрение вернулось, но не разом, как он ожидал, а постепенно – светлые пятна неспешно обрели формы предметов.

Молодой доктор предложил заменить бромид ртути «препаратом 606» – новым синтетическим средством, представлявшим достижения современной медицины. Но Старый доктор навел о нем справки и выразил опасение. В некоторых статьях говорилось, что пациенты на поздних стадиях болезни плохо переносят это лекарство. Кроме того, снадобье таило в себе угрозу: рецептура исключала неточность, ибо одна лишняя драхма мышьяка в составе препарата могла привести к смерти больного. Имело значение и место производства лекарства, поскольку на воздухе изменялась его кристаллическая структура.

Молодой доктор заверил отца и больного, что поставщик вполне надежен. Его однокурсник, занявшийся фармакологией, производил средства, без которых в современной медицине уже не обойтись, – морфий и героин, пентобарбитал, хлороформ и кокаин для общей анестезии.

Старого доктора это не убедило. Он продолжил лечение ртутью, только внес изменения в дозировку, после чего, к общей радости, приступы слепоты не повторялись.

Холлингвуд

1923

Старый доктор навещал мистера Холлингворта ежедневно – рано утром либо вечером, закончив прием больных. Брайди, когда приносила мясной бульон или вареное яйцо, подметила, что разговор у них идет не о состоянии здоровья хозяина, но о чем-нибудь другом. Они вспоминали, как вместе с Бенно отправлялись в горы и ловили форель, обсуждали зимнее время, вызывавшее путаницу в расписании поездов, и появление Безмолвного полицейского, о котором говорил весь город. На Мэйн-стрит установили фанерного регулировщика, дабы водители строго держались своей полосы, но многие пугались человека, внезапно возникавшего посреди дороги, и пытались его объехать. В письме редактору «Веллингтон рекорд» говорилось, что нововведение скорее провоцирует, нежели предотвращает дорожные происшествия.