Ирина Гуро - На суровом склоне

— Откуда мы знаем, как полагается? Такая газета еще нигде не издавалась, — наконец разжал губы Курнатовский.

До сих пор он сосредоточенно молчал, подняв на гостя свои голубые усталые глаза под немного выдвинутыми надбровьями и, по своему обыкновению, приложив ладонь к уху: уже несколько дней Виктор Константинович совсем плохо слышал.

Кронин заговорил длинно и нудно, Курнатовский отвел глаза и отнял руку от уха. Кеша Аксенов закусил губу, чтобы не расхохотаться: Виктор Константинович «выключился» из разговора, он уже не слышит Кронина. Мысли редактора были далеко, но Кронин продолжал, плавно жестикулируя и, видимо, принимая молчание Курнатовского за поощрение. Это было забавно.

— К ногтю толстосума этого! Стребовать с него за все простои! — настаивал хрипловатый голос в углу.

— Как же так? «Совет солдатских и казачьих депутатов РСДРП» — напечатано в вашей газете. Это же нонсенс. Политическая безграмотность. Совет депутатов — выборный орган, а РСДРП, то есть партия, совсем другое…

Хвостик речи Кронина достиг ушей редактора. Он схватил этот хвостик, как будто схватил мышь, чтобы тотчас и с отвращением отбросить.

Кеша увидел, как Курнатовский встал, выпрямился, высокий, худой и, на взгляд Кронина, вероятно, не похожий на «правильного» редактора в своем простом, из грубого сукна, пиджаке, надетом на черную косоворотку. Кеша с нежностью вспомнил, что в этом самом пиджаке и в подшитых валенках Виктор Константинович появился в доме Шериха впервые, освободившись с акатуйской каторги.

Сейчас Курнатовский был рассержен, и голос его прозвучал грубо:

— Вы ровно ничего не поняли, господин Кронин! Тысяча солдат и казаков собрались в железнодорожных мастерских и выбрали Совет солдатских и казачьих депутатов. А слово «РСДРП» они добавили к этому названию своего выборного органа, желая показать, что они будут бороться под нашими знаменами, под знаменами РСДРП. Тысяча человек оказала этим простым актом великое доверие нам, нашей партии. И надо быть канцелярской крысой, чтобы в таком случае, при таких обстоятельствах придираться к слову!

Кронин вскочил, ошарашенный неожиданной атакой и готовый ринуться в словесный бой. Черная как смоль, остроконечная бородка его воинственно выдвинулась вперед. Но в это время дверь распахнулась, и на пороге показалась молодая статная женщина.

— Ух, метет! — сказала она таким звучным голосом, что он наполнил всю комнату.

Сразу стало видно, что и впрямь на улице метет: платок на голове пришедшей весь был залеплен снегом. Она сдернула его и, обернувшись назад, в сени, стряхнула. Затем повязала платок снова и тогда уже, чинно поклонившись, спросила:

— Кто здесь главный?

И, полагая, что «главный» — Кронин, внимательно оглядела его, явственно прикидывая, чего он стоит.

Кронин иронически приподнял плечи и указал на Курнатовского:

— Вот к нему обращайтесь!

— Я редактор газеты, — сказал Курнатовский. — Да вы присядьте!

Он поискал глазами свободный стул, но такового не оказалось. Кронин с преувеличенной любезностью подвинул незнакомке свой, но Кеша опередил его и, смахнув со стоящего подле табурета кипу газет, подал его. Посетительница села и с детским любопытством осмотрелась. В простенке висел портрет Маркса в крахмальной манишке и с лорнетом, выглядывающим из-за борта сюртука.

— Это кто же будет — дедушка-то?

Виктор Константинович кашлянул и сказал, что это Карл Маркс, великий ученый, учитель рабочих.

— Вот-вот! — обрадовалась женщина. — Я как раз насчет этого самого дела, насчет ученья тоись. Бабы у нас на монопольке грамоте не разумеют. Фамилие и то не выведешь. Крест ставишь в листе, тьфу! Словно сама себя хоронишь! А Епишка-конторщик какую хошь цифирю проставит. Глядишь, ан в получку не то что тебе причитается, а еще с тебя штраф выжимают. У нас ведь как… — Она доверительно пододвинулась поближе вместе с табуретом и снизила голос почти до шепота: — У других рабочих хозяин — вон он, тут же, на глазах. Ходит, цепочкой от часов на пузе играет. А у нас где хозяин? — женщина выжидательно замолчала.

— Царь ваш хозяин. Чья монополька, тот и хозяин, — усмехнувшись, сказал Курнатовский. — От него и беды ваши.

— Ох, до царя-то далеко! А про Епишку пропечатать как, можно?

— Можно. Только и хозяина вашего, царя-кабатчика, не помилуем!

Женщина опасливо пробормотала:

— Нам бы про Епишку. И насчет грамоты. Наши бабы согласны грамоте учиться.

— Я к вам пошлю нашего товарища, он вам поможет. И в газету напишет про вас.

Курнатовский заходил по комнате, дверь то и дело открывалась и закрывалась, но никто не входил. Виктор Константинович отворил ее и выглянул в сени:

— Да чего же вы там мерзнете, господа? Вы войдите.

— Ничего, ничего, не беспокойтесь! Мы подождем.

Развязывая башлыки, снимая фуражки, в комнату прошли четыре гимназиста. Самому старшему было лет шестнадцать. У него уже пробивался пушок на верхней губе. Однако вожаком был явно долговязый худющий мальчишка с красными ушами. Он стукнул каблуками и не без важности назвал себя: Степан Марков.

— Товарищ редактор! — Видно было, что ему очень нравилось произносить оба эти слова. — Мы по общественному делу. Но мы подождем.

— Так мы будем в надежде, — сказала женщина, поднимаясь.

— Я сразу с вами и пошлю работника газеты. Вот товарищ Аксенов. Он сам из рабочих и пострадал уже за рабочее дело, в ссылке был. Пусть у вас познакомится с обстановкой, а вы ему помогите разобраться. Иннокентий Елизарович! Пойдете с товарищем. А как вас величать?

— Дарья Солдатенкова! — Она подала руку лопаточкой. — До свиданьица!

От стайки гимназистов тотчас отделился Марков:

— Наше дело в следующем, товарищ редактор. Революционно настроенные воспитанники мужской гимназии уполномочили нас обратиться в редакцию газеты с интер… — он запнулся, — с интерпелляцией. Наши интересы…

— Что же у вас приключилось? — мягко спросил Курнатовский.

Сбитый с тона и, видимо, почувствовав облегчение от этого, Степан Марков объяснил проще:

— У нас читал доклад один отец из кружка родителей. И еще одна мать хочет тоже прочесть доклад. И вот наше решение: мы сами будем делать рефераты о воспитании.

Виктор Константинович улыбнулся.

— А почему вас, граждане гимназисты, не устраивают доклады родителей? — спросил Курнатовский, обращаясь сразу ко всем.

Они все разом и заговорили:

— Да они же против нас — родители!

— Мы постановили вести с ними решительную борьбу!

— Отец Игнатьева, например, это у которого лабаз, на родительском собрании сказал, что «по нынешним временам без розог не обойтись»!

— Мы, знаете, за отделение школы от церкви, — солидно, ломким басом сказал старший, — а у нас в гимназии батюшка Герасим первую скрипку играет, а кто по закону божьему имеет низкий балл, тому уж ходу нету.