Маргарет Грэм - Раскол дома [litres]

И тут между ним и Гарсией пронесся всадник. Он остановил лошадь, и с земли поднялись клубы пыли и песка. Послышалось звяканье уздечки. Это был представительного вида офицер. В ярости он выкрикивал приказы своим людям, бежавшим за ним, тяжело дыша, в поту, и среди них был Хосе. Он привел помощь, но слишком поздно. От ярости, казалось, вот-вот воспламенится воздух. Еще один шаг. Люди Гарсии опустили винтовки, но Джеймс и остальные продолжали идти, все выше поднимая лопаты. Офицер велел своим людям преградить путь пленным, а затем повернулся и ударом кулака отправил воняющего чесноком Гарсию на землю, опрокинув стол. Вино пролилось, красное, как кровь, и тут же впиталось в землю. Только тогда Джеймс остановился и бросил лопату. Остальные сделали то же самое, вдруг в состоянии нормально слышать и видеть.

Он услышал, как Йен заорал:

– Вы, подонки!

Только что прибывшие солдаты кричали, отгоняя других испанцев от ямы на расстояние выстрела.

– Gracias por tus esfuerzos [26] Спасибо за труды ( исп .). , – сказал Джеймс Хосе, не уверенный, что нашел верные слова благодарности за его усилия. Хосе слегка поклонился.

– No es de todos nosotros [27] Не все мы такие ( исп. ). .

Новоприбывший офицер, небритый и усталый, ударил ногой лежащего на земле убийцу и повернулся к оставшимся в живых.

– Это верно, не все мы такие. Примите мои извинения.

Йен пробормотал:

– Те, другие, хотя и не участвовали, но позволили это сделать.

Голос его звучал холодно и потрясенно.

– Мы сами позволили это сделать, – тихо произнес Джеймс.

Их посадили в грузовики и отвезли в постоянный лагерь, устроенный в старом фермерском доме. Где-то на расстоянии слышался артиллерийский огонь. Их мучила жажда, распухшие языки с трудом ворочались, животы уже ныли от голода. Они сидели в прохладной комнате и почти не говорили в течение многих часов. Или это были дни? Недели? Те, к кому их подселили и кто встретил их, удивлялись их молчанию. Наконец Йен произнес:

– Мы выкопали яму, они застрелили каждого второго. Убили нашего сержанта. А мы закопали яму. Тук-тук. А теперь отвалите и больше не спрашивайте.

Больше никто ни о чем не спрашивал, а немецкий социалист из Интернациональной бригады принес пучок прутиков и показал им, как играть в «Вытяни прутик». Он сообщил им, что теперь февраль. На вершинах дальних гор лежал снег. Кормили один раз в день баландой. Но все было организованно, и чувствовалась некая безопасность. Дядя Джек оказался прав. Они пригибались, когда объявляли воздушную тревогу. Стрельба не прекращалась, хотя доносилась издалека. Дни тянулись долго, и они убивали время вытягиванием прутиков. Игре они быстро обучились. Счет вели Йен или Фрэнк.

В эту неделю в лагере трое умерли от истощения, а в следующую двое, один от истощения, другой от побоев. Или это была какая-то болезнь? Колени Джеймса заживали. Они не жаловались, потому что Интернациональной бригаде повезло по сравнению с испанскими республиканцами. Говорили, что фашистам, взятым в плен республиканцами, устроили отнюдь не курорт. Йен предположил, что иностранцев содержат прилично, чтобы использовать их как заложников. Одного человека освободили в обмен на поставленную гаубицу. Они смеялись. Был это слух или факт? Кто знает. Кто вообще что-нибудь знает?

Истерли Холл, март 1938 г.

Сон не шел, и Джеймс встал и пошел прогуляться вдоль тисовой изгороди. Он все еще не мог поверить, что вернулся домой. Впереди серебристые стволы берез, примулы пестрым ковром покрыли землю. Пели птицы, охраняя свою территорию. На березах виднелись пока только почки, а листьев нет, и дул холодный ветер. Джеймс дошел до сарая. Его велосипед на месте, только руль совсем заржавел. Он вывел его на свет: цепь нужно смазать. Может быть, он займется этим. Может быть.

Джеймс пошел дальше по проезду. Гравий хрустел у него под ногами. Вот и дендрарий. Он поднял голову. Никаких бомбардировщиков. Нет, надо отключиться. Остальные, наверно, там, где он их бросил. Нет, снова отключиться. Он. Их. Бросил.

Он не знал, зачем в лагерь приехал в сверкающем черном автомобиле офицер-итальянец и поднялся в кабинет коменданта. Пленные бросили свои занятия, потому что такое уже случалось, и людей забирали. Страх пропитывал все вокруг, его запах, казалось, можно было почувствовать. Через некоторое время от коменданта вышли трое охранников, а итальянец направился к автомобилю. Стегнув тросточкой по начищенным до блеска сапогам, он кивнул своему шоферу. Джеймс увидел, что охранники двинулись в сторону их группы игроков в прутики. Все поднялись, как по команде, и ждали, стоя плечом к плечу.

– Ты, – сказал приземистый грубого вида охранник, тыча пальцем в Джеймса, у которого сразу же начали подкашиваться ноги. Йен схватил его за одно плечо, а Фрэнк за другое. К горлу подкатила желчь. Джеймс сглотнул ее, заставляя себя стоять прямо.

– За что? – прохрипел он.

– Ты! – снова заорал охранник. Двое других оттолкнули Йена и Фрэнка двумя ударами и поволокли его.

– За что? – повторил он, испытывая желание сопротивляться, но отказываясь показать этим сволочам свой страх. И поэтому, когда его толкали к автомобилю, он обернулся и крикнул: – Все будет в порядке!

Йен ощупывал сломанный нос, Фрэнк легонько обтирал разбитую губу. Джеймс подошел к автомобилю и, остановившись рядом, задал этот же вопрос офицеру, стоявшему у открытой двери. Тот открыл заднюю дверь. Джеймс произнес:

– Я ничего не знаю, что могло бы вам помочь, кроме правил игры в прутики.

– Садитесь, – приказал офицер.

Внутри Джеймс увидел немецкого офицера. Немец похлопал рукой по сиденью рядом и сказал:

– А, герр Уильямс. У вас влиятельные друзья. А может быть, кто-то где-то предложил что-то ценное в обмен на ваше освобождение.

Джеймс сел в машину. Итальянец хлопнул дверью и с удобством устроился на переднем пассажирском сиденье. Когда слова немца дошли до сознания Джеймса, он попытался нашарить ручку двери. Ее не было.

– Я не хочу ехать. Здесь мои друзья. Как я могу выйти?

Шофер нажал на газ, и автомобиль увез Джеймса прочь от лагеря.

Он протянул руку и дотронулся до ветви платана. Она была такая гладкая. Дул резкий ветер. Да, здесь была еда, чтобы есть, вино, чтобы пить, но и после двух недель пребывания дома желудок у него не работал. Он вздохнул. Странное ощущение: как будто он смотрит на все окружающее сквозь толстые линзы. Примроуз выросла, она не была больше голенастым жеребенком. Терри и Фанни стали матерыми, умелыми профессионалами и прекрасно заменили Скакуна. Дэвид проделал отличную работу. Эстрелла и Мария пообвыклись, но мало с ним говорили, только сказали, что очень рады, что он выжил.