Маргарет Грэм - Раскол дома [litres]

– Ну, ясно же, что я соврал.

Наступившее короткое молчание было легким, но его прервал возглас Пенни:

– Ах, господи, вот ты где. Пойдем, Тим, нам нужно обсудить нашу будущую встречу в Берлине. Мы с матерью получили такое удовольствие от прошлой поездки. Не будь врединой и не говори опять, что ты занят.

Тим придвинулся к Брайди и прошептал:

– Я очень хочу что-то тебе сказать, но не могу.

Она тряхнула головой.

– Я не хочу ничего от тебя слышать, ты понял?

Он ушел, и до нее донесся его самодовольный смех.

Джеймс стоял на дорожке, ведущей к Центру капитана Нива, и смотрел. На сердце у него стало тяжело, когда он услышал, как они разговаривают, но когда появилась Пенни, ему стало легче. По ссутулившимся плечам Тима и по тому, как он оглянулся, было очевидно, что его чувства и чувства Брайди совпадают. Отец сказал ему, чтобы он не торопился и более взвешенно обдумал свое решение насчет РАФ [32] Royal Air Force – Военно-воздушный флот Великобритании ( прим. пер .). . Ну что ж, вот он сейчас и обдумал, и завтра будет ясно, возьмут его или нет. Тогда он скажет родителям, но не скажет, почему он так решил. Может, это не самая важная причина, но как он может оставаться здесь, когда та, кого он так сильно любит, не отвечает ему взаимностью? Беда в том, что он не может ненавидеть ни его, ни ее. Он любит их обоих. Всегда любил и будет любить.

Ньюкасл, ноябрь 1938 г.

Сэр Энтони сидел во главе стола. Он устроил в клубе в Ньюкасле праздничный обед, посвященный Мюнхенскому соглашению, куда пригласил всех своих обычных гостей. Тиму он показался бледным и озабоченным, в во время как Пенни потчевала их рассказами о своих ощущениях во время Kristallnacht [33] Хрустальная ночь ( нем .). , или Ночи разбитых витрин, когда предприятия и дома, принадлежащие евреям, подверглись нападению, во время которого били витрины и окна. Она одобряла последующие аресты десятков тысяч евреев-мужчин по обвинению в том, что они евреи, и в дальнейшем их сослали в концентрационный лагерь к таким же, как они, евреям, которые там уже пребывали. Арестовали также несколько евреек и сослали в местные тюрьмы. Всю оставшуюся в руках евреев собственность конфисковали. Пенни смеялась и размахивала руками.

– Прямо как уборка дома.

Сэр Эджерс постучал по столу:

– Ну-ну, хватит.

А его жена захлопала. Тим смотрел в тарелку, от отвращения он был не в состоянии проглотить ни куска. Сэр Энтони не комментировал рассказ Пенни, но зато выразил свое облегчение по поводу заключенного в октябре Мюнхенского соглашения. Леди Маргарет добавила:

– Это очень умно со стороны герра Гитлера.

Все подняли бокалы, в том числе и Тим, но вино не коснулось его губ – хотя, в конце концов, что это дает? Он и сам не знал. Сэр Энтони пил так, будто умирал от жажды. Позже Тим написал отчет Потти, включив туда все существенные разговоры, которые вел с присутствующими. Вышло занимательное чтение, Тим не сомневался, особенно разделы отчета, отведенные сэру и леди Эджерс. И, в свою очередь, спросил у Потти, если ли какая-то информация о происхождении Хейне, с тем чтобы, когда он снова поедет в Берлин, у него было бы оружие на случай, если Хейне заподозрит его в чем-нибудь.

Тим поехал в Берлин в начале декабря разведать почву и получить подтверждение, что первоначальный отчет Бауэра, адресованный Потти и написанный сразу после побега Герберов, соответствует положению дел и он, Тим, остается вне подозрений.

Оказавшись в Берлине, он вспомнил все, чему его учили на тренировочных занятиях, и, проходя мимо витрин, он обращал внимание на отражения в стекле. Он садился в трамваи, потом выходил, запутывал следы, возвращаясь назад по своему же маршруту. Но никто не преследовал его, да и зачем? Теперь, когда они получили всю Судетскую область, что им побег какой-то одной еврейской пары? Тим слегка расслабился, но не терял бдительности. И он по-прежнему отказывался передать оригинал письма Милли и Хейне, объясняя это собственной уязвимостью, а письмо обеспечивало ему безопасность. Он настаивал, что свои обязательства по отношению к Хейне он выполняет, привозя ему пакеты от сэра Энтони.

– Если я в безопасности, то и вы тоже, Хейне. Более того, вы сейчас в СД, и это только потому, что я держу свое слово и выполняю обещание не предавать гласности письмо. Хотите – соглашайтесь, хотите – нет. Но если нет, то имейте в виду, что в соответствии с инструкциями письмо будет опубликовано. Не забывайте, что вы виновны в соучастии.

Он говорил очень жестко, но в глубине души он чувствовал себя далеко не так уверенно. Потом он предъявил очередной пакет от сэра Энтони и переоделся к обеду. Ему сказали, что к ним присоединятся Отто, Бруно и Ганс. Все трое, как и Хейне, теперь служили в СД, в отделении разведки. Когда подали коньяк и кофе и Милли вышла из комнаты, разговор перешел на тему поездки в Австрию, которую трое немцев собирались осуществить на следующий день. Отто хлопнул Тима по плечу:

– Тебе это было бы интересно, юный Тим. Эта поездка затевается с целью увидеть нашего партнера. И ты сможешь потом рассказать своим друзьям-фашистам в Англии и уверить их в важности нашего дела.

Взгляд Хейне оставался холодным, но он кивнул. Тим улыбнулся. Что они оба могли сделать в присутствии трех сотрудников СД? Лежа ночью в постели без сна, Тим представлял, как будет облизываться Потти, получив эту информацию, в то время как у него самого губы пересохли от беспокойства.

На следующее утро Хейне в сопровождении Бруно, Ганса и Отто повез его в Австрию по заснеженным дорогам. Щетки на лобовом стекле работали без передышки. Все четверо, заключил он, будут заниматься сопоставлением различных данных и обобщением полученной информации для своего отдела, название которого ни разу не прозвучало в их разговорах. Они провели неделю в Вене, наращивая объем досье, а он, несмотря на холод, бродил по улицам под нацистскими флагами и транспарантами, уже развешанными на зданиях, заходил в кафе и пил кофе, делая заказ по-английски, но прислушиваясь к немецкой речи вокруг, которую начинал понимать все лучше и лучше. Настроение австрийцев было прогерманским. Каждый день он обедал в разных ресторанах и слушал, пока официанты крутились и вертелись вокруг столиков. По вечерам все пятеро отправлялись в клубы, и пока приятели Тима пили и ели, сам он делал вид, что разглядывает длинноногих блондинок в узких юбках. Немцы говорили о делах: сколько еще евреев попали в список, сколько франкмасонов, красных, социалистов, полукровок.

Он вспоминал Абрахама и нащупывал в кармане коробочку с мезузой. Потти говорил, что Тиму стоило бы оставить ее дома, потому что, если у него ее найдут, ему грозят серьезные неприятности. Но Тим не хотел расставаться с вещицей – она поддерживала его и укрепляла в намерениях. Каждый вечер он возвращался в номер отеля и, отдавая себе отчет в том, что жучки могут быть повсюду, шептал, глядя в зеркало: