Энн Райс - Плач к небесам

Тонио, откинувшись на спинку кожаного сиденья, обратил взор к звездам. Настроение его окончательно испортилось. «Какое мне дело до того, что чувствует или думает этот мужлан? Почему я обязан любить его? Почему я не могу просто брать то, что он мне дает?..» Потом он почувствовал дрожь, предупреждавшую его о старой боли, и, чтобы отвлечься, стал размышлять об опере, которую они только что прослушали, о разных мелких музыкальных проблемах, о чем угодно, лишь бы не думать об одиночестве, которое он внезапно ощутил. На мгновение ему показалось, что в его жизни вообще никогда не было большого дома в Венеции, где он жил с отцом, матерью и учителями, составлявшими столь важную часть его жизни, и... Был только Неаполь, было это море, был этот его нынешний дом.

Пару дней спустя в конце особенно неудачного и жаркого дня Гвидо сообщил Тонио, что он может спеть маленькую партию в хоре консерваторской оперы.

— Но ведь это уже завтра вечером! — испугался Тонио, тем не менее подскочив от радости.

— Тебе нужно будет спеть лишь две строчки в конце, — успокоит его Гвидо. — Ты выучишь их в одну секунду. И тебе полезно уже сейчас испытать себя на сцене.

Тонио и мечтать не смел, что это случится так скоро.

Оказавшись за кулисами, он пришел в полный восторг и не успевал впитывать впечатления.

Он заглядывал в гримерные, где столики были уставлены пудреницами и румянами, и с благоговейным ужасом смотрел на огромный ряд разукрашенных арок, которые медленно поднимали веревками в черную пустоту над сценой, а потом беззвучно опускали вниз. На огромном пространстве за задником были собраны декорации других опер, казавшиеся Тонио бесконечным запутанным лабиринтом. Он наткнулся на золотую карету, покрытую бумажными цветочками, и на прозрачные холсты с еле заметными следами звезд и облаков на них.

Мимо пробегали мальчики со шпагами в руках, с золочеными картонными урнами, полными бумажных листьев.

И как только репетиция началась, Тонио был поражен тем, как из хаоса возникла гармония, цепочкой поплыли перед ним исполнители, оркестр вдохновенно грянул аккомпанемент, одна восхитительная ария сменялась другой, а голоса поражали виртуозностью.

На следующий день, не в силах побороть волнение, он с трудом мог сосредоточиться на своих собственных упражнениях, пока наконец Гвидо не свел их к тем двум строчкам, что предстояло спеть в хоре.

Лишь за час до поднятия занавеса Тонио увидел весь состав исполнителей в театральных костюмах.

Публика уже прибывала. В ворота въезжала карета за каретой. В коридорах слышались оживленные голоса, повсюду горели свечи, придавая зданию праздничную теплоту, оживляя ниши и закоулки, обычно скрытые вечерним полумраком. Большую гостиную заполнила местная знать, явившаяся посмотреть выступление певцов и композиторов, которым предстояло впоследствии стать знаменитыми.

Тонио поспешил в кулисы, и тут его кто-то перехватил. Ему досталась роль солдата, и поэтому одет он был в один из своих самых красочных венецианских камзолов, красный с золотой вышивкой и перевязью, спускавшейся с плеча к эфесу шпаги по моде прошлого столетия.

— Сядь сюда, — услышал он женский голос и увидел у стены маленький столик с зеркалом.

Тут же на него обрушилось столько пудры, что его черные волосы приобрели совершенно белый цвет. Он вздрогнул, когда проворные руки начали прикасаться к его лицу, и завороженно уставился на свое отражение, когда гримирование подошло к концу.

Вид собственных глаз, густо обведенных черным, забавлял и одновременно раздражал его.

Но все лица кругом были такими же раскрашенными.

Глянув в щелочку с краю сцены, Тонио увидел, что ложи уже полны народу: повсюду белые парики, драгоценности, блестящие атлас и тафта. Тонио отпрянул, почувствовав непонятное волнение, какую-то странную незащищенность.

Не может быть, чтобы он выступал на этой сцене перед всеми этими мужчинами и женщинами, которые всего шесть месяцев назад... Он остановился и закрыл глаза. Нужно приказать рукам и ногам не дрожать, приказать сердцу не биться так лихорадочно! Но слезы сдержать ему не удалось.

Хорошо, что он тут же оказался захвачен вихрем активности, бушевавшим за занавесом. В зеркале поодаль он увидел мальчика — себя, такого на вид невинного, юного, с таким же безмятежным выражением лица, как у тех мужчин в белых париках, что глядели на него с портретов. И едва его уст коснулась улыбка, как боль внутри улетучилась, словно по команде. «С каждым разом, — подумал он, — наверное, будет легче».

Ему и в самом деле нравилось то, что происходило вокруг. И если в какие-то моменты он и ощущал себя в чем-то униженным, то это чувство было похоже лишь на приглушенный звук басовой струны на фоне более красивой и сильной музыки. Он коснулся пудры на лице, в последний раз взглянул на свое отражение в далеком зеркале, улыбнулся шире и спокойнее, чем в первый раз, а потом отвел взгляд в сторону.

Маэстро Кавалла проник за кулисы и обеими руками обнял только что появившуюся юную богиню с ниспадающими на спину белыми кудрями, с фарфоровой кожей, слегка подрумяненной на щеках, такую хрупкую и прекрасную, что у Тонио перехватило дыхание, когда он взглянул на нее.

Кажется, целую вечность он смотрел на эту роскошную куклу, прежде чем с изумлением понял, что на сцене не могла оказаться женщина. Это был Доменико!

Маэстро Кавалла давал ему последние наставления. Темные глаза Доменико скользнули в сторону и чуть расширились, едва он увидел Тонио. Его розовые губы при этом самым милым образом изогнулись.

Но Тонио был слишком поражен, чтобы ответить каким-нибудь жестом. Он смотрел во все глаза на стройную талию, розовые кружевные оборки, становившиеся шире и шире по мере приближения к груди, и на едва заметную маленькую расщелину в восхитительной припухлости, сжатой краем розовой ленты. «Это невозможно!» — билась в голове мысль.

Тут, подхватив обеими руками пышные белые атласные юбки, Доменико прошелестел мимо маэстро и на глазах у всех поцеловал Тонио в щеку. Тот отпрянул, словно обжегся. Все рассмеялись.

— Ну, хватит! — сказал маэстро.

Доменико было не отличить от женщины! Чрезвычайно изящно и слегка игриво развернувшись, он прошептал хрипловатым, но нежным голосом, что, конечно же, просто вошел в роль, поскольку ему предстоит быть женщиной на сцене. И снова всеобщий смех.

Но Тонио уже отступил в полумрак. На сцену был спущен первый набор раскрашенных арок. Большая часть действия должна была происходить в классическом саду, хотя речь шла вроде бы о древнегреческой деревне и все эти создания в камзолах и париках изображали сельских жителей.