Йозеф Аугуста - Из глубин древности

Когда пещерный медведь опять поднял лапу, чтобы повторить попытку, из его головы частым дождем начали падать горячие красные капли. Глубокая рана отозвалась новой болью, поэтому зверь тут же отвернулся от убитого им охотника и медленными шагами ушел куда-то в тихую глубину древнего леса…

Солнце зашло и все вокруг стихло.

Над кронами вековых деревьев расцвело звездное небо в своей загадочной красе, по лесу пронесся легкий ветер.

Все живые создания, радующиеся яркому солнечному свету, спешили в свои укрытия. Только лежавшего в зеленом кружеве папоротников возле суковатого ствола древнего дуба Ома не страшили теперь ни тьма, ни ужасы ночи.

Он был мертв и нашел свою гибель лишь из-за того, что доверял колдовству больше, чем самому себе и ценному опыту старших охотников!

Бурный ручей, пробивший глубокое русло в желтоватой глине, нес свою мутную вспененную воду по нескончаемой травянистой равнине куда-то далеко на юг.

Он петлял по унылой и однообразной местности, являвшейся переходом между бескрайней тундрой, простиравшейся на север аж до самых ледяных арктических пустынь, и краем лесов и кустарников, которые продвигались из южных областей в эти негостеприимные земли.

На одном берегу ручей омывал крутой склон травянистой равнины. Другой, более пологий, тянулся возле редкого леска из ольх, берез и осин, тут и там с вкраплениями хвойных деревьев — лиственниц и кедров, контрастировавших темными пятнами со светлой зеленью листвы. Чем дальше, тем больше становилось деревьев, постепенно сливавшихся в густую огромную чащу. И если на юге, далеко на горизонте темнели обширные древние леса, то на противоположной, северной стороне искрились и сверкали белые стены вечных снегов и льдов.

Это случилось в конце весны в позднем четвертичном периоде.

Теплые лучи солнца пробудили и в этих краях все живое к новой, радостной и более легкой жизни. Лиственные деревья и кустарники надели зеленые наряды и тем самым украсили все вокруг. На увядших пучках травы, осоки и пушицы появились новые листья, растения с нетерпением тянулись вверх, словно стараясь превзойти буйно разросшиеся мхи и лишайники, образовывавшие в травяном покрове большие зеленоватые, желто-коричневые и беловатые пятна. Низенькие кустарнички-дриады покрылись тысячами белых цветов, нежных и красивых. Камнеломки пестрели белым, желтым и фиолетовым, желтели и белели маки. Цветы лютиков отливали золотом, а кусты вереска усыпали мелкие, белые или красные колокольчики, беспрестанно колыхавшиеся в легком весеннем ветерке и словно бы неустанно звонящие во славу прихода весны. Белое заклятье зимы миновало, вновь возродилась зеленая жизнь, кипевшая и бурлившая, стремившаяся расцвести, весь особо много времени для этого не было.

Где-то далеко на горизонте появились несколько темных точек. Когда они приблизились, то оказалось, что это небольшое стадо огромных мамонтов.

Впереди осторожно шагал старый самец.

Это был колосс, превосходивший по размеру современного слона, однако родственный ему и очень на него похожий. Главным отличием от нынешних хоботных являлось то, что все его могучее тело покрывала длинная, но притом мягкая шерсть рыжеватого окраса, темного или светлого оттенка. Шерстинки, образовывавшие на некоторых местах мохнатую гриву или широкую опушку, росли из более короткого подшерстка. Это вместе с толстым слоем подкожного жира служило мамонту наилучшей и совершенной защитой от сурового климата его родины. За высоко поднятой головой с отвесным лбом вздымался большой жировой горб, отделенный от нее глубокой сужающейся впадиной. Он уже не выглядел так внушительно и не торчал над плечами, как в начале минувшей зимы, а, скорее, казался опавшим. Ведь мамонт все это суровое долгое время дополнял свою скромную пищу запасами жира из горба, когда ничего не удавалось найти и вся растительность после бешеных жутких метелей скрывалась под толстым снежным покровом. Голова была большой, по сравнению с размерами тела крупнее, чем у современных слонов — из-за его необычайно длинных и тяжелых бивней. Небольшие уши покрывала шерсть, они выглядели незаметно на коренастом мохнатом теле. Хвост был коротким и маленьким, но тоже шерстистым.

Старый самец понемногу двигался вперед. Он обходил лужи, еще полные тающего весеннего снега и затруднявшие проход. За ним следом передвигались неспешным шагом еще несколько взрослых мамонтов и двое похожих на косматые шары малышей.

И вот старый вожак остановился. Для остальных это послужило знаком того, что поход пока закончен.

Был слышен какой-то гул. Когда старый мамонт сделал несколько осторожных шагов вперед, то увидел перед собой русло ручья с шумящей мутной водой. Он оказался досадной помехой на их пути, ведь вожак хотел идти со стадом в ближний лесок с молодыми ольхами и березками, отлично подходящий для пастбища. И вот теперь, когда они уже были почти у цели своего пути, возникла эта опасная преграда — отвесный, обрывистый глинистый берег возле глубокого русла ручья.

Старый мамонт хорошо знал о коварстве подобных мест. Он отлично помнил то время, когда сам еще ходил в стаде и нескольких взрослых самцов, свалившихся в глубокий ручей и не сумевших оттуда выбраться.

Чуть пройдя вперед, мамонт опять остановился.

Он долго смотрел на близлежащий лес, который так непреодолимо манил яркой зеленью свежих листьев. В этот раз обязанность перевести стадо на другой берег с хорошим пастбищем пересилила в вожаке заботу о собственной безопасности. Поэтому он сделал еще несколько шагов, но ясно видел, что нигде поблизости нет пологого спуска к речному руслу, чтобы там могли спокойно пройти и взрослые, и детеныши.

Косматый великан замер возле опасного места.

С наступившей весной, когда под первыми солнечными лучами растаяли снежные сугробы и вода наполнила русло до самых краев, потоком размыло берег прямо там, где была небольшая излучина. И теперь он нависал над ручьем как широкий, поросший травой карниз. Там-то сейчас и стоял старый вожак стада, оглядываясь по сторонам. Когда он нигде не обнаружил подходящего для перехода места, то повернулся и хотел пройтись вдоль берега ручья, чтобы осмотреть его получше. Но свой замысел мамонт осуществить уже не смог.

Когда он разворачивался, то невольно перенес вес задней части своего тела на край крутого берега. Подмытая почва не выдержала такой тяжести и обрушилась в глубокий ручей, вместе с ней туда упал и мамонт. Его тяжелое тело зарылось в мягкий ил и увязало в нем тем глубже, чем сильнее пытался освободиться бедный колосс.