Кейт Куинн - Змей и жемчужина

— Ого! — раздался за моей спиной мальчишеский голос. — Я думал, что знаю всех служанок мадонны Адрианы, но ты новенькая.

— Вон, — не оборачиваясь, сказала я. Мне совершенно не хотелось, чтобы мои мысли прерывал какой-нибудь паж или слуга, который мечтает о служанках на кухне — от пара из котлов они-де расцветают рано. О девушках с наполовину расшнурованными корсажами, слизывающих с кончика пальца мёд и только и ждущих, чтобы их нагнули над столом и хорошенько натёрли оливковым маслом, как свежеощипанную утку. Святая Марфа, огради меня от распалённого мужского воображения! — Вон из моих кухонь, сейчас же, — повторила я, переворачивая страницу.

— Это не твои кухни, моя красотка, а маэстро Мартини, или как его там.

Я в гневе обернулась, однако мой гнев тут же угас, когда я увидела золотисто-рыжие волосы, прислонившееся к двери длинное худое тело, едва пробивающуюся рыжеватую щетину, дорогой камзол, небрежно расшнурованный над рейтузами, и модные башмаки из тиснёной испанской кожи. То был не паж, не слуга, а сам Хуан Борджиа, шестнадцатилетний юнец, который, тем не менее, был уже герцогом Гандии и даже имел в городе свой собственный дом, но по-прежнему проводил много времени в палаццо Монтеджордано, навещая свою младшую сестру Лукрецию и своего маленького брата Джоффре. Мне уже приходилось издали видеть Хуана Борджиа, когда он важно вышагивал со своими друзьями или ерошил волосы своей сестры или пожирал глазами мадонну Джулию — к тому же я немало о нём узнала, подслушивая разговоры служанок.

Кстати, я заметила, они все разом бросили чистить столовое серебро, стоило ему появиться, и проворно разбежались по кладовым.

— Ваша милость. — Я присела в не очень-то глубоком реверансе, но голос мой остался твёрд. — Приношу вам свои нижайшие извинения, но я кузина маэстро Марко Мартини, и он оставил эти кухни на моё попечение. Он очень щепетильно следит за тем, кто приближается к его очагам и духовым шкафам.

— Это не его очаги и духовые шкафы, а мои. — Герцог Гандии ласково погладил эфес рапиры на своём поясе. — Как и ты, моя красотка.

По-видимому, он не заметил, что я вовсе не красотка. Наверное, шестнадцатилетнему юнцу любая женщина кажется красоткой, даже если она длинная и некрасивая, как стебель спаржи, и одета в передник с пятнами от корицы.

— Я работаю на мадонну Адриану, ваша милость, — поправила его я, глядя в пол, — и со всем моим уважением к вам эти кухни принадлежат ей.

— А кто, по-твоему, за всё это платит? Адриана позволяет мне делать всё, что я захочу, вот так-то. Мои отец, сестра, братья — эта старая сука отлично знает, кто здесь намазывает масло на её хлеб. — Он с важным видом вошёл в кухню — во всяком случае, настолько важным, насколько ему позволяли его модные излишне остроносые башмаки. — Так ты шлюха маэстро Сантини? Та самая, которую он называет кузиной ?

Я почувствовала, как мои щёки заливает краска, но по-прежнему не отрывала глаз от пола.

— Я действительно его кузина. Недавно осиротевшая.

— Стало быть, сразу и кузина и шлюха. — Герцог Гандии небрежно махнул рукой, нагло оглядывая меня с головы до ног. — У меня до сих пор не было кухонной шлюхи. Интересно, чем она отличается от обычной? — Он наклонился ко мне и понюхал, прижимаясь своей покрытой юношеским пухом щекой к моей. — Во всяком случае, пахнешь ты лучше, это точно.

Я отдёрнула голову и бочком отодвинулась от него, стараясь, чтобы между нами оказался стол.

— Ваша милость...

— Ну же, полно тебе ломаться! — Он, ухмыляясь, схватил меня за талию. — Давай-ка польём тебя медком и хорошенько повертим на моём твёрдом вертеле.

Можно подумать, я никогда прежде этого не слыхала. «Святая Марфа, — мысленно спросила я свою небесную покровительницу, или, по крайней мере, её руку, — скажи, апостолы Господа нашего торчали в твоей кухне, спрашивая, не желаешь ли ты повертеться на их твёрдых вертелах?»

— Простите меня, ваша милость, — бодро сказала я. — Позвольте мне убрать эти рецепты. Маэстро Сантини спустит с меня шкуру, если я оставлю их лежать на виду.

— Рецепты, говоришь? — Он схватил листок и вгляделся, держа его вверх ногами. — Выглядит как тарабарщина, всё закодировано. Это что, магические заклинания? Выходит, маэстро Сантини нашёл себе сразу и шлюху, и повариху, и ведьму в одном флаконе? Может, ты сможешь поколдовать и для меня? Сделать так, чтобы этот белокурый лакомый кусочек Джулия Фарнезе пожелала меня, а не его высокопреосвященство моего отца; она слишком уж сочная для такого старика...

— Нет, это не магия! — Я заливисто рассмеялась. — Просто рецепт для приготовления семенников быка. Ваша милость знает, как готовить семенники быка?

— Семенники? — Его рука уже не так крепко обвивала мою талию. — Э-э...

— Они, разумеется, должны быть свежие. — Я схватила из миски на столе бело-розовый персик, такой спелый, что мои пальцы погрузились в его мякоть. — В идеале они должны быть только что отрезаны и даже ещё кровоточить. Потом надеваешь их на вертел... — Я проткнула персик вертелом, приложив при этом большее усилие, чем было необходимо. — Либо их можно подать уже разрезанными на дольки. — Сняв персик с вертела, я взяла самый большой из ножей Марко, совершенно чудовищную штуку — гибрид боевой секиры и мясницкого тесака и одним жестоким ударом разрубила плод надвое — бах! Хуан Борджиа вздрогнул, и мне показалось, что из кладовых, куда попрятались служанки, я слышу сдавленное хихиканье. — Поджаривать надо на сковороде с зелёным луком, — ещё раз бах! — и персик развалился на четвертинки, — и ломтиками острой копчёной ветчины. — Бах! Он разделился на осьмушки. Кончиком массивного ножа я подцепила дольку мякоти и протянула её сыну кардинала, причём красноватый сок капал с лезвия, точно кровь. — Хотите есть, ваша милость?

Да, из кладовых точно слышался сдавленный смех, но герцог Гандии его не слышал. Он смотрел на меня уже без всякого воодушевления. Я бросила беглый взгляд на переднюю часть его обтягивающих рейтуз и увидела, что теперь его вертел уже явно не годился для того, чтобы что-либо на него насадить.

— А, неважно, ты всё равно уродина, — хмуро сказал он. — Пускай тобою довольствуется повар.

Он стал торжественно удаляться; я присела в преувеличено низком реверансе, стараясь не улыбаться, пока он совсем не скрылся из вида.

Двери кладовок со скрипом отворились, я обернулась и увидела, что оттуда, хихикая, выходят на цыпочках с полдюжины служанок.

— Не очень-то вы мне помогли!

— Простите, синьорина, — нестройным хором ответили они, приседая в реверансах. — Похоже, у вас и самой хорошо получилось держать его в узде. — И они покатились со смеху.