Илья Клаз - Белая Русь [Роман]

Казаки дружно загоготали.

— Гарно сказав, батько!

— Скидывай рубаху, — приказал атаман Фоньке. — Сейчас увидим, какого он роду и племени.

— Руки…

Фоньке развязали руки и вмиг сорвали сорочку. Атаман посмотрел на иссиня-красные рубцы, что разрисовали кожу на всей спине, кивнул долговязому казаку:

— Смотри, Микола, как оно, панское письмо, отпечатано.

— Панское, — согласился Микола. — Кажись, свежее?

— Только-только затянулось, — подтвердил Фонька.

— Как звать?

— Фонькой. По прозвищу — Драный нос.

— Нос и впрямь драный. Признавайся, напугали казаки?

Фонька не знал, что ответить атаману. То, что струхнул, так не отнять. А кто бы не струхнул, если навалились внезапно. Не казаки в лесу страшны, а харцизки. Те бродят шайками в лесах и грабят одинаково, что пана, что хлопа.

— Чего пугаться.

— И я о том. Рассказывай, куда путь держал?

Спокойный разговор атамана окончательно успокоил Фоньку и убедил в дружелюбии казаков. Слухи о том, что казаки безжалостно убивают схваченных языков — оказались неправдой. Фонька Драный нос решил, что таить думы нечего.

— На Сечь хочу.

— От панов бежишь?

— Стало быть… — Фонька натянул рубаху, вздохнул. — Купец на барку взял до Любечи. А сам из Полоцка.

— Скажи, не ждут казаков в Полоцке? — атаман пытливо прищурил карие глаза в ожидании ответа.

— Ждут, — Фонька Драный нос подтвердил с уверенностью. — Только и говор о них. Невмоготу стало под паном. Правду бают, что и Хмель из шляхетного рода… — Фонька осекся, подумал, что болтнул лишнее; да было поздно. Увидев спокойное лицо атамана, продолжал: — Пан с паном снюхаться может… И будет на Белой Руси казацкое панство.

Стоявшие поодаль казаки засмеялись. И Фонька засмеялся. Только лицо атамана по-прежнему оставалось серьезным, даже строгим. Фонькины речи пришлись ему не по душе. Вздрогнула бровь у атамана и, приподнявшись, замерла.

— У казаков своих земель хватает. И мыслей нет у них на Белую Русь зариться.

— Может, оно и по-твоему, — подумав, согласился Фонька. — Люд говорит, есть универсал гетмана Хмеля, чтоб белорусцам беды не чинить и брать под свою защиту, как братьев. Правда ли это?

— Есть. Рукой гетмана писан.

Об этом универсале Фонька Драный нос слыхал на барке. Кому-то из мужиков в Бобруйске пересказывал писаное монах. Кроме того из уст в уста передают всякие указы гетмана: чтоб беспрепятственно пропускали купцов с товарами, чтоб оберегали церкви и святых отцов от надругания иезуитов, чтоб с почтением относились к бабам и девкам. И еще всякое такое, чего не запомнил. Хотел Фонька Драный нос спросить у атамана, давал ли гетман такие наказы, но не решился.

Атаман поднялся и, отыскав глазами Миколу, приказал:

— Принеси Фоньке мяса и хлеба. — Посмотрел испытующе на Фоньку. — Чего тебе на Сечь бежать? Там никого не осталось. Или, может, задумал в наших краях жениться?

Фонька Драный нос усмехнулся.

— Чего бы и нет? Там девки чернобровые.

— Ох, гарные! — заговорили казаки.

— А может, пойдешь с нами? — Атаман ждал ответа. — Поразмысли. Неволить тебя не стану. Если хочешь — беги обратно на купецкую барку…

Словно искра проскочила в сердце Фоньки Драный нос. Перед господом богом давал клятву расквитаться с панами за каждый рубец на теле, за каждую обиду, что лежала под сердцем, за святую веру, что попирают и топчут. Бежать на Сечь — значит забыть все, выбросить навсегда из сердца, чтоб никогда не терзали душу воспоминания. Бежать на Сечь — значит отдать на поругание родной край? Согласиться с панской неволей? А господь видит, а господь шепчет Фоньке в ухо: выбирай, Фонька Драный нос, выбирай, не медли… Стоит атаман, смотрит поверх шатров на сверкающие наконечники пик, на дымки, что тянутся к вершинам высоких сосен.

— С тобой пойду, атаман! — твердо прошептал Фонька пересохшими губами.

— Сотник!

— Я! — отозвался живо казак.

— Дай Фоньке саблю и коня!..

Густой, белый туман стоял над Березой-рекой; лес терялся в синем ночном мраке. Спали птицы, и до рассвета было еще далеко. А сотники уже сидели в шатре атамана. Совещались недолго. Покинув шатер, стали поднимать сотни. Пофыркивали в тишине кони и звенели уздечки. Казаки разговаривали вполголоса, приторачивали к седлам кунтуши и потрепанные в походах армяки.

В какую сторону будет двигаться войско, Фонька Драный нос не знал. Ничего не мог ему сказать и Микола Варивода, храбрый и ушлый полтавский казак. Фонька подружился с Миколой, спал с ним рядом, и тот отдал Фоньке старые, но еще целые чоботы и шапку, отороченную мехом.

— Бач! Тэперь и ты козак! — Микола хлопнул Фоньку по плечу. — Шапку, хлопче, ховай, бо як зрубаюць голову, то нэ будэ на що надиваты!..

В первые же дни от Миколы Фонька узнал многое. Больше всего удивился тому, что атаман никакой не казак, а хлоп из-под Быхова-города, что на восток солнца от Бобруйска и стоит на земле Великого княжества Литовского. Как попал он на Украину, сказать не мог. Но гетман Хмель дал ему загон из тысячи сабель и послал на Белую Русь. Только дивно, что прозвище у атамана казацкое — Гаркуша. Человек он отважный, и если б было это не так — не пошли б за ним казаки. Рассказывал Микола, как под Желтыми Водами три гусара рубились с атаманом. Пока подоспели черкасы, двоих Гаркуша сшиб с седла. Третий сам поспешно ноги унес. У гетмана Хмеля атаман был в большом почете, ибо не только рубался лихо, но и посольские дела вершил. Дважды бывал Гаркуша в Москве у царя Алексея Михайловича [6] После освободительной войны в 1654 г. Б. Хмельницкий назначил Гаркушу послом в Москву к царю Алексею Михайловичу. . О чем там вел разговор с государем, ведомо лишь царю, атаману, да Хмелю. А когда повел Гаркуша казаков на Белую Русь, обнял его гетман Хмель и поцеловал трижды на дорогу…

Фонька присматривался к загону. Увидел, что село на коней много мужиков с Белой Руси. Кто из-под Гомеля, кто хлипеньский [7] Хлипень — старинное название Жлобина. , кто из Бобруйска.

Вытянулись сотни из леса — светало. И пошли на рысях в сторону села с дивным названием Олба. До Олбы не доскакали верст пять и свернули со шляха. Только тогда Фонька узнал от Миколы, что держат путь к маентку ясновельможного пана Гинцеля.

Когда вышли из леса — увидели на пригорке богатый каменный дом, за которым виднелись сложенные из камня сараи и часовня с остроконечной крышей и крестом. Гаркуша привстал на стременах, пристально вглядываясь в дом. Там еще спали. Атаман махнул рукой и сотня пошла вдоль леса в обход, чтоб ни пан, ни прислужники не выскочили из дома.

Как по цепочке, полетели команды сотников, и кони сорвались с мест. С гиканьем и свистом влетели на фольварок. Заскрипев, распахнулись ворота, и двор панской усадьбы наполнился топотом коней и людским гомоном. На крыльцо выбежали два гайдука с мушкетами и сержант. В руках у сержанта была сабля.