Чингиз Гусейнов - Неизбежность. Повесть о Мирзе Фатали Ахундове

— А вы произвели на них такое благоприятное впечатление, барон!.. «Нашли наконец-то живую душу!» «Неужто, — рассказывали они, — мы обманывались, когда переселялись сюда, к своим же?»

— Учтите, ласковое и снисходительное обращение с ними они почитают слабостью, я дал команду для обуздания и отклонения вредного примера от других, а также для поселения в них страху…

— А они на вас надеялись… «Счастливый, под началом такого генерала работаешь!» — говорили мне.

И в рапорте военному министру барон пишет: «Меры кротости и ^убеждения на них не действуют, как и вообще на азиатцев, пребывающих в невежестве; дальнейшее снисхождение им послужит весьма опасным примером для всех других, не только переселенцев, но и коренных жителей, и не в одной Армянской области, айв прочих провинциях, при каждом исполнении требований начальства». И в конце секретного отношения мысль: «Все эти распоряжения я покорнейше прошу ваше сиятельство подвергнуть на высочайшее благоусмотрение его императорского величества». «…Без послабления и всякой уступчивости!» — изволил найти государь.

— А не поможет, — завершил тогда внушение барон, — что ж…

— Но им нечем платить! Земли у них каменистые, ничего не родится, а тут повинности почтовые, поставка дров, а лес-то далеко, за полсотни верст, содержание есаулов, не мне вам рассказывать, какие это грабители…

Первый устный выговор. Трещинка, трещинка, зама-

зать, чтоб не разрослась!., «…трогательную восточную поэму…»

На всем протяжении следования главнокомандующего барона Розена из Сухуми к Анапе, где предстояло обеспечить безопасность движения государя, о боже, как долго он едет!., им попадались беглецы крепостные.

Еще в Сухуми — долго говорил казах, низвергая трудноуловимые Фатали слова, вспотел, глаза красные, размахивает руками, рубашку поднял, спину всю в рубцах показывает.

— Постой, постой! Спросите их, отчего бежали?

И снова посыпались слова, но Фатали уловил смысл?

— Притеснение им от есаула, не поддержал хан, отказал в помощи оренбургский военный губернатор.

Барон информирован о Букеевском ханстве, восстали там киргизы («Казахи, казахи мы!..»), неспокойно, уже год как бьются, никак не восстановят порядок на берегу Каспия.

— За помощью к султану? Против нас? Это кто ж вас надоумил?! — Ведь надо же: с такими-то рожами прошли незамеченными, не остановили их! Так-то обеспечивается безопасность сообщений с Закавказьем?! Как шли-то? Разве дознаешься?

А у башкиров из Татарии иные беды.

— Объясните им, Фатали, что слухи эти ложны и нелепы, никто магометан в христианскую веру обращать не намерен.

У одного уже есть на лице знаки, — наказан за бесчинства, у другого чересполосица на спине от свежих ран. Шпицрутенами через сто солдат? кнутом? плетьми? а потом на земляные работы, очищать горные завалы, дороги к аулам? и чтоб там их — горские пули?!

А вот те, которые им в Анапе попадались, свои же, русские крестьяне, что ж они?! Бегут на Кавказскую линию, возмечтали — по ложным слухам — о вольности. А слухи будоражат воображение крепостных, множась в кабаках и на базарах. Читал, читал барон Розен, присылали знакомиться и ему, свод мнений насчет внутреннего состояния России.

Так всегда: при каждом новом царствовании возбуждается в народе мысль о свободе. Ждут, а ее нет и нет, и начинается: ропот, пожары, их много… пожар в Зимнем! во мраке долгого зимнего вечера!., и всю ночь гигантские зубчатые языки!., пляска мести! крепостных, студентов, беспоместных дворян из чиновников, которые, будучи воспалены честолюбивыми идеями и не имея что терять, рады всякому расстройству, писак всевозможных, тьфу!

победили шаха — жди свободы!

турку прогнали — перемены случатся!

Аракчеев богу душу отдал — амнистию жди!

а ожил, сказывают, великий князь Константин Павлович, из мертвых воскрес — быть чему-то непременно!

бракосочетание княжны Марии Николаевны, ну да, барышня уже! — снова вести о свободе!

как? неужто его высочество наследник женится на дочери— кого бы вы думали?! — вчерашнего врага! турецкого султана!., хитрость-то какая!.. — и на радостях сожгут три губернии!

Царь, дескать, хочет дать свободу, а чиновники противятся!..

Ио объявление свободы — это мнение здравомыслящих — может от внезапности произвести беспорядки, разгул черни, благоразумная постепенность и постепенное благоразумие, господа!

А поток просьб неостановим: кто ж заступится? «Все-августешпий монарх, всемилостивейший государь! Первый ио боге, отец наш, воззри на невинностраждущих!..» А это — поновей: «Взирая оком домостроителя на обширное государство свое, процветающее под сению благодетельных законов, карая неправды…»

Фатали понимает, когда горцы или земляки. Или даже грузинские князья и польские возмутители, сосланные на Кавказ. И армяне-переселенцы. Или гурийцы — сколько тревоги было! Разогнали пограничную кордонную стражу, разграбили казачий пост, разорили таможенный пост, напали на карантин, сожгли два казенных кирпичных завода…

Но когда свои же! И покойный Бестужев! И эти крестьяне! Что ж они-то?!

— Да кто ж тебя, дурья башка, допустит до государя?! — Узнали ведь, канальи, что государь на Кавказскую линию поехал.

— Меня никак задерживать нельзя, выданную мне доверенность от мира при сем имею счастье всеподданнейше представить государю.

А ну что за прошенье — взять!

— Сам вручу, сам!

— Выловить всех до единого!

А ночью снится Фатали сон: сам Николай Павлович запросто беседует с ним, улыбается, надо что-то попросить, но что? Затем в фаэтон посадил, а фаэтон особенный, вместо коня пушка на колесах движется. Едут они, вот он, рядом с императором, дотронуться может, да опасается. Вдруг в зале они, кто-то подходит и отзывает государя, а Фатали ждет, ждет, нет его, надо попросить, но о чем — сообразить не может, а надо, когда еще такое случится? Может, написать ему?! А его задерживает генерал, сам барон:

«Как вы здесь оказались?! Кто вас впустил?!»

«Да я же почти полдня с государем был, в фаэтоне с ним катался!»

«Что за бред? Вы с ума сошли, Фатали! Как вы сюда попали?!»

А в руках у Фатали какая-то бумага.

«Прошение?» — спрашивает барон.

А там перечень наказаний: приговорен к колесованию; шпицрутеном через двести солдат; прогнать через строй; «Ах, болен?! что ж — додержать присужденное ему число ударов по выздоровлении!» кнутом! плетьми! розгами! палками! нагайками! батогами! ссылка в каторжные или крепостные работы! отдача в солдаты! поселение сибирское! и прочее и прочее и прочее. И еще приписано: «восточная пытка — зашить жилами рот!! бунтарский, кричащий!..» — разорваны губы, висят, окровавлен рот!..

И вдруг — государь. Не узнает его. «А этто ктооо?!» — круглые губы, круглые-круглые глаза, круглое и выпуклое что-то пошло, покатилось на Фатали. «Это татарин!» — лепечет барон. И огромное колесо мимо прокатилось, будто оторвалось от телеги (но ведь был фаэтон!).