Чингиз Гусейнов - Неизбежность. Повесть о Мирзе Фатали Ахундове

А страна затаилась: что готовит им новый шах?

Ты, презренный ремесленник, отлично знающий, как шить седла, получил власть, что же дальше-то? Как изжить рабье?

Вошли в тронный зал дряхлые и согбенные. Всех Юсиф знает: видел их врозь и вместе. То кто-то проедет в окружении свиты телохранителей и приближенных, и тогда устрашающие крики извещают об их вступлении на шахскую площадь — уйди с дороги, не то раздавят копыта, подковой распорют брюхо.

Видеть-то их Юсиф видел, да разглядеть как следует не мог: глаза не выдерживали! Лучи солнца, столь щедрого здесь, играли, отражаясь на золоте орденов, ловили грани бриллиантов, многократно изламываясь Шах одаривал подданных высокими чинами, звонкими титулами, наградами в виде круглой броши на ленте или звезды, сделанной из платины, с золотым полумесяцем, а вокруг — бриллианты… Неведомо как повернется колесо фортуны в этом вероломном государстве. Отколупывай в черный день чистые, как детская слеза, бриллианты и выходи на узкие улочки восточного базара, крытого чем попало, дабы была тень и не жгло нещадно солнце.

— Кто за дверью толпится?

— А это, — шепчет на ухо шаху, — их собственные астрологи.

— И долго вы будете толпиться у трона?

— Но мы еще в силе.

— Я обеспечу вашу старость, из казны получите щедрые дары, хотя изрядно обогатились за годы правления.

— А наше знание?

— И писарей к вам приставлю. И расскажете о своем бесценном опыте!

Заерзали на креслах.

— Что вы так забеспокоились? Ах, уже устали? А у меня к вам столько важных и неотложных государственных дел.

Но такая мольба в глазах чинов: как не пожалеть их, не пойти им навстречу?

Собрать бы народ на площади, выйти с этими вождями и при всех низложить их. Но кого на их места?

Пятеро друзей. А кто еще? Еще Ази-Хосров.

Армия. Пешие. Конные. Артиллерия. Оружейные склады. Секретная служба. Шахская полиция. Сношения с иностранными державами.

Сверху донизу менять, чистить, обновлять!

Сколько надо чистить!

Итак: через Ази-Хосрова вызвать всех посланников, пусть немедленно извещают свои страны о восшествии на престол нового шаха; а англичане уже послали срочную депешу в южный порт, чтоб немедленно доставили Елизавете: как быть? Добровольно отрекся в пользу седельника! И другие успели — испанский, султанский, и эти, кого ои принимал, уже в пути, только неожиданно скончался их главный, князь, — предлагается всем мир, никаких козней и притязаний!

А часы и дни уходят.

Пусть грузины подыщут себе правителя. И армяне. Пусть и Азербайджан… Может, им опытных персов? Самим, правда, людей негде взять, чтоб заменить, где уж о помощи думать?

И уже идут гонцы к Юсиф-шаху: у грузин правитель есть, но армян пока не удалось собрать.

А что азербайджанцы?

— Спорят! Вопит Билбил-хан бакинский, дерет глотку Феил-хан ширванский, жаждет крови Кан-хан карабахский!..

— Ясно!.. — «Придется, — подумал Юсиф, — отложить». А тут новая неожиданность: племена взбунтовались.

Мир и автономию шах им пожаловал? Так и поверил Асадулла-хан: посланец шаха убит.

Вот и покажи, Курбан-бек — он ведь назначил одного из друзей главнокомандующим, — свое воинское искусство! Что тот говорил воинам, как он их воодушевлял, о том Юсиф не ведает: но враг вторгся в их земли… Курбан-беку не верилось, как же сумел он? Но шахские войска оттеснили бунтовщиков, при этом отличилась конница, ворвались в стан Асадулла-хана, пленили его и вынудили подписать условия мирного содружества.

Заявили о непокорности грузины, узнав о мятеже, но и здесь обошлось мирным договором.

— Стоп-стоп-стоп!.. Может, еще о Польше?

— Помилуй, Кайтмазов, какая в составе Персии Польша?! Но есть высшая справедливость!

— Э, нет!

— А Юсиф, представь себе, договорился на основе полного доверия! И вернули грузинам христианскую святыню — Христову ризу!

— Ту, что Шах-Аббас вывез из Грузии? И, разделив на четыре части, первую отослал в Иерусалим, вторую в Царьград, третью в Рим, а четвертую в Москву. И ты думаешь, я позволю тебе хоть слово написать об этом? Сия святыня, Фатали, помещена в Успенском соборе, и в честь ее положения утверждено ежегодное празднование почти в день нашего Новруз-байрама!

— Но Юсиф успел вернуть! И никаких праздников!

— Постой, ты уже что-то путаешь: если он вернул, то как же я мог ее видеть в Успенском соборе?

Гладкое-гладкое перо у Кайтмазова, гусь был белый-белый, перышко так и летит, тонко перечеркивая лист.

Так что же Юсиф-шах надумал? Вызвали главного евнуха, должность, прямо сказать, лишняя при таком шахе. Но куда прогонишь старика? Вызвал, и сердце тревожно застучало: Сальми-хатун!.. Юсиф поклялся бы, что зов услышал: «Мой шах, твои заботы никогда не кончатся, а сладостный миг упустишь!» Юсиф сбросил с себя это заманивающее наваждение: Мюбарек ждал его распоряжений. И вдруг, сам того не желая, Юсиф-шах спросил:

— Как там Сальми-хатун?

Мюбарек заметно оживился: шах как бы утвердил необходимость его должности!

— В полной красе возлежит на дарованных послами мехах. И… — помедлив, добавил: — Ждет вас.

— Потом, потом!.. — отмахнулся Юсиф. — А как жена? Евнух сник: — Окружена заботой и вниманием.

— А где везир? Военачальник? Главный молла?

— Могу позвать.

— Нет, нет, не надо! Без кровопийц! Евнух побледнел и еще больше согнулся.

— Да выпрямись! Надо немедленно собрать сюда всех писарей столицы!

— Кого? — не понял евнух.

— Писарей! Пусть являются со своими тростниковыми перьями и чернильницами, а пергамент отыщется в канцелярии, отведи им самую большую залу во дворце, всю ночь работать будут. А где шахский писарь?

— Он ждет ваших указаний!

— Зови!

С какого фирмана начать? О стольких фирманах ночью думалось, а тут улетучились вдруг.

— Мюбарек, а где мои советники? Ах да, ты говорил мне!

Неужто советоваться с ними? И Юсиф вспомнил нескончаемые беседы, которые они вели в дружеском кругу. Накануне того дня, который стал поворотным в его судьбе, сразу после ухода конюха — срочный заказ! — к нему пришли друзья, «пять богатырей», как их прозвали мастеровые, и они провели полдня за долгой беседой. Неужели это было всего два-три дня назад? Рамазан учился с ним в медресе, образован, начитан, а всего лишь помощник моллы в шахской мечети: выбить ковры, подмести двор, следить, чтоб не стащили чусты прихожан во время молитвы. «Эх, если бы я был главным моллой!» — размечтался Рамазан, но его слушать не стали: чего зря языком трепать? Курбан-бек — а Фатали видит Хасай-бека Уцмиева! — никакой он не бек, отличился в битве с султанскими янычарами, еще при отце Шах-Аббаса, — подсказал тысячнику, как ударить янычаров с флангов, и осмелился высмеять приказ военачальника об оставлении Тавриза: мол, лучше отступить, чем дать бой… Спасло от казни заступничество тысячника, который пользовался у шаха особым расположением, а теперь служит у какого-то испанского купца. «Пойду-ка выпущу псов, — сказал он в ту памятную ночь, — чтоб воры не забрались. Вчера всю ночь на звезды лаяли. По их лаю определяю: на воров или на звезды». Часто рассказывал о тупости военачальников: только одна похвальба о былом величии! А чуть что: или отступить вглубь, заманить, а там аллах поможет, или — победа людскими трупами. «Эх, если бы я был военачальником… — размечтался. — И с чего это псы мои на звезды лаяли?!»