Борис Костюковский - Главный университет. Повесть о Михаиле Васильеве-Южине

— Учителем естествознания — это хорошо. Только и другие учителя есть на свете. Ты вот сегодня после работы не торопись домой. Я по средам не хожу на станцию мешки грузить, так что вместе пойдем домой. Добро?

…В тот вечер Михаил Васильев впервые узнал, что такое рабочий кружок. Сколько он повидает их в жизни, сколькими будет руководить сам, но именно этот кружок в железнодорожных мастерских на Каланчевке навсегда останется у него в памяти.

Руководитель кружка, молодой человек в рабочей одежде, с карандашом и желтым складным измерителем в верхнем кармане черной куртки, с простым загорелым лицом и короткими усиками, не был похож ни на учителя, ни тем более на университетского профессора. И звали его необычно — товарищ Леонид; ни отчества, ни фамилии. Говорил он просто и, как показалось Михаилу поначалу, наивно, но постепенно, вдумываясь в слова Леонида, он начал понимать, насколько это непохоже на то, что ему до сих пор приходилось слышать.

Рабочие слушали Леонида с таким вниманием и интересом, что Михаил даже удивился. Оказывается, есть у этих людей еще одна жизнь. Не только поработать, поесть да поспать. У них есть другие интересы, есть мечта, которая и делает их людьми. Не потому ли так гордятся они званием «рабочий»?

После занятий Леонид подошел к Михаилу.

— Студент?

— Студент.

— Мне рассказывал о тебе Булгаков. Говорит, паренек ничего себе. Иль ошибается?

Михаил растерялся от такого прямого вопроса.

— Не мне судить, — пожав плечами, ответил он.

— Это конечно… А почитать вслух рабочим сумеешь?

— Смотря что…

— Я тебе дам книжечку, ты прочти ее. Не понравится — верни. Но если выдашь, имей в виду: и мне, и Булгакову в тюрьму идти. Так возьмешь или не возьмешь?..

Он взял скорее из любопытства, а когда прочитал, понял, что есть в этой маленькой книжке с длинным названием «Манифест Коммунистической партии» магическая сила. Он перечитал ее еще и еще раз, поражаясь логике и глубине каждой фразы, каждого слова.

Может быть, в другой раз книга эта не произвела бы на Васильева такого впечатления, если б не познакомился он с Михаилом-большим, с рабочими железнодорожных мастерских. Этими мыслями и поделился он, когда шел рядом с Булгаковым с работы. Ему давно хотелось побывать дома у своего старшего товарища; Васильеву почему-то казалось, что похож этот дом на их пятигорское жилище.

Картина, которую он увидел, ошеломила его. На поржавевших заброшенных железнодорожных путях стояли деревянные, покосившиеся от времени теплушки. Многие давно уже были без колес, иные даже совсем потеряла вид вагонов: к ним прилепились самодельные тамбуры, на крышах торчали почерневшие от копоти трубы-дымоходы. Между теплушками на протянутых веревках сушилось белье. Никогда прежде не приходилось Васильеву бывать в этом закоулке Москвы, он даже не подозревал о его существовании. Да и можно ли назвать закоулком это селение на ржавых рельсах?

— Ну вот и прибыли в наши Палестины, — сказал Булгаков, остановившись возле теплушки, потерявшей от времени, солнца и дождя свой первоначальный цвет. К дверям ее была приставлена небольшая лесенка. Вагон был довольно длинный, а возле него стояла похожая на маленький паровозик вылепленная из глины печка…

Васильеву сначала показалось, что теплушка пуста, но только прозвучал голос Булгакова, как со всех сторон, даже из-под колес, с криком и радостными воплями по-выскакивали голопузые ребятишки.

— Батя пришел…

— Батяня, наш батяня…

— Ты мне гайку принес?

Они облепили его, как мошкара, налипли на руки, плечи, обхватили за ноги, и что-то вдруг дрогнуло в душе Миши Васильева: никогда в жизни не испытывал он такой любви и такой привязанности к отцу своему и ничего теперь, кроме чувства стыда за своего родителя, в сердце у него не осталось.

— Ну ладно, комары, разлетайтесь. Видите, ко мне человек пришел. Его зовут дядей Мишей. Он студент, грамотный, умеет книжки читать.

Не то что любопытство — восхищение увидел Михаил в глазах детей при этих словах, и ему стало неловко,

— Я в следующий раз обязательно вам книжку принесу и почитаю.

— Про Иванушку-дурачка? — полюбопытствовал маленький карапуз.

— Можно и про Иванушку, — согласился «дядя Миша».

Из вагона вышла маленькая, щуплая женщина со сморщенным лицом. Он подумал, что это мать Михаила-большого. Женщина подошла к Мише-маленькому, подала руку, улыбнулась, и вдруг стало ясно, что она еще не старая — от силы тридцать — тридцать пять лет. «Да ведь это жена…» — сообразил Васильев.

— Зовите меня Надей…

И вдруг Васильеву показалось, что она очень похожа на его мать, хотя внешнего сходства не было никакого. Чем же? Ранними морщинами? Тоской в уголках глаз? Или добротой, проступающей в ее сдержанной материнской улыбке?

Ужинать Михаил наотрез отказался, сославшись на то, что только-только съел пирожки, купленные на Каланчевке у торговки. Он придумал первую попавшуюся причину, потому что никак не мог отрешиться от мысли: если он примет приглашение, кто-то из детишек останется голодным.

— Да вы хоть в дом зайдите, — настаивала Надя. Он был голоден, а из теплушки соблазнительно попахивало вареным картофелем и укропом. В этот вечер Михаил не засиделся у Булгаковых. Когда недолгий ужин закончился, он, убедившись, что их никто не видит, вынул спрятанную под рубашкой брошюру.

— Это я уже прочитал рабочим. Скажите товарищу Леониду, пусть принесет другую.

— А Леонид больше не придет, — тихо сказал Булгаков.

— Почему? — удивился Васильев.

— Арестовали его… Так что не будет у нас пока больше кружка…

Слова эти, сказанные просто и обыденно, потрясли Михаила-маленького.

— Как это — арестовали? За что?

— За то самое… За книжицы, которые он читает рабочим. Его на другом заводе накрыли вместе с кружком. Всех забрали…

— Значит, и у нас такое могло случиться?

— Могло, конечно. Так что… как тебе сказать… Может, оставим это занятие?

— То есть как — оставим? Разве нам другого руководителя не дадут?

— Кто же тебе его даст?

— А вы?

— Ну, это для меня многовато… Не по Сеньке шапка. Вот если б ты…

— Я? — удивился Михаил. — Мне ведь еще самому многое понять нужно.

— Вот давай вместе разбираться. Сначала прочтешь, а потом сообща и подумаем… А? Иль, может, забоишься?

Михаил не обиделся на Булгакова за это слово — «забоишься». Уж слишком неожиданным было само предложение.

— Я должен поразмыслить, подготовиться… Это ведь очень серьезно… И потом — где брать литературу?

— Ну что ж, ответ мне по душе. Думай. А про книжки не твоя забота: у меня их брать будешь. Ты нам вот эту разъясни получше.

Михаил прочитал название: «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?»