Валерий Бондаренко - Алина, или Частная хроника 1836 года [СИ]

«Ее зовут Мари Барятинская. Близкие называют ее Мэри или княжною Мэри. Как странно: мы даже и не понравились сразу друг другу. Но тетушке очень хотелось, чтобы мы подружились: семейство Мэри так близко ко Двору! Мне же было это совсем неприятно: я слышала, все Барятинские крайне высокомерны. Чванство, кажется, в крови даже у их болонок.

Итак, 20 октября мы с тетушкой вошли в золотисто-желтую гостиную Барятинских. На двух огромных диванах под портретами царя и царицы сидело несколько молодых дам и мужчин. В кресле между диванами покоилась сама княгиня. Несмотря на взрослых детей княгиня очень еще моложава и красива немецкой кукольной красотой, — она урожденная фон Келлер.

Перед княгинею, оседлав желтый пуф, восседал молодой человек в сероватом кавалергардском виц-мундире. Молодой человек был русоволос и кудряв, с усиками чуть темнее волос, с нежнейшей румяной кожей, с упрямым затылком и крутым подбородком. По-французски он болтал с легким немецким акцентом. На меня молодой человек взглянул мимоходом. Наверно, я не понравилась этакому красавцу.

— Барон д'Антес, — представила мне его княгиня. И тоже мимоходом, как будто раз взглянув на меня, сразу все уж определила, все обо мне поняла и посчитала достаточным минутное то внимание, которое соизволила уделить.

Княгиня с тетушкой принялись обсуживать придворные новости, а я присоединилась к молодежи молчаливою наблюдательницей.

Напротив меня сидела девушка, к которой большей частью и обращался красавец барон. Болезненно-хрупкая, с негустыми черными волосами, гладко причесанными, с серыми остренькими глазами и острым же носом, она чем-то ужасно походила на спокойную недобрую птицу, и очень плавные и редкие движения ее похожих на белые крылья рук углубляли это впечатление.

На меня сия птица также едва посмотрела.

Я совсем уже, было, свыклась с ролью безмолвной наблюдательницы, как вдруг барон обратился ко мне. Глаза его все время смеялись, но вовсе не дерзко, — просто остро.

— А ваше, мадмуазель, боевое крещенье состоится, конечно, у Всеволожских?

Это ведь первый бал в сезоне.

— Нет, месье, в январе, у Голицыной-старшей.

— О-ля-ля! Дай бог старушке дожить до этого счастья! Но позвольте — накануне поста? Чтобы затем целый месяц не танцевать? Впрочем, вы так серьезны, мадмуазель, точно рождены для молитвы, а не для танцев.

Отчего-то я ответила дерзостью:

— Если и мне судить по внешнему виду, то вы, месье, родились безбожником.

Барон, однако, расхохотался. Рассмеялись и остальные. Княгиня раза три повторила мои слова.

Как много переменил сей ответ в моей судьбе здесь! Я тотчас была принята в кружок. Теперь д'Антес поглядывал на меня не без любопытства, и Мэри очень внимательно следила за этими взглядами. Я заключила, что барон ей вовсе небезразличен.

Внимание месье д'Антеса одушевило меня, и право, я была остроумна неожиданно для себя.

— Кто этот барон д'Антес? — спросила я тетушку уже в карете.

— О, месье д'Антес — воспитанник голландского посла барона де Геккерна. Говорят, истинный отец его — сам голландский король. Уж не знаю, как этому верить, но молодой барон — один из первых при дворе кавалеров сейчас. Ему благоволят государь, государыня, все вельможи. Ведь он и тебе понравился, верно?

— Не знаю, — честно ответила я. — Он обаятельный.

— Ах! Не то, милая, слово! Впрочем, ты ребенок еще. А как тебе княжна Мэри?

— Она была холодна со мной.

— В самом деле? Я заметила, она с интересом на тебя смотрела. Кстати, ты была очень мила, — я и не ожидала…».

Спустя два дня Алина поняла, что все время думает о молодом бароне. Все занимало ее в д'Антесе: его красота, дерзкая и нежная одновременно; тайна его, возможно, царственного происхождения; необычайная привязанность к нему посла Нидерландов, — человека, по слухам, холодного, злого. Но больше всего волновало ее отношение барона к Мэри. В том, что д'Антес любим, Алина не сомневалась. Но любит ли он княжну? Все существо Алины было сосредоточено на решении этой загадки.

Наконец, барон явился Алине во сне, — явился невнятною, бледною тенью. Но сердце ее угадало: он!

Огромный мир открылся ей, но она должна была скрывать свое чувство!

«Через неделю мы снова поехали к Барятинским. На сей раз барона там не было.

Тетушка разговорилась с княгиней. Мэри же было велено развлекать меня.

Она достала с этажерки большой альбом в зеленом сафьяне, с золотым обрезом. После моего первого бала я также смогу завести такой вот альбом. Мои гости будут писать и рисовать в него. Ах, это так интересно! У Мэри уже большая коллекция. Старый поэт Жуковский очень тонко изобразил там средневековый замок. Князь Вяземский написал мадригал: «Наша Мэри — просто пэри» и подписал: «страждущий мусульман». А на отдельной странице булавкой в виде стрелы приколота записка Байрона к какой-то даме.

Сперва княжна была настороженно холодна Но я разговорила ее вопросами, которые льстили владелице этих сокровищ. Я, кажется, снова была остра. Какой-то бесенок шептал мне: «Сломи ее, понравься ей!». Мне и в самом деле страшно хотелось понравиться этой гордячке. Отчего? Душа будто чувствовала близость чего-то. Впрочем, чего? Я не знаю…

Мне хватило ума посмеяться над шаржем, изображавшим месье д'Антеса с длиннейшим носом и усами, точно у крысы.

— Вот мужчина, которым я никогда бы не увлеклась! — заметила я.

— В самом деле? — княжна, похоже, обиделась и отодвинула от меня альбом.

— Конечно! Он слишком хорош для мужчины. Он любит себя, наверно, больше всего на свете.

— Вы мало знаете барона… Но он вам хотя бы нравится?

— Зачем? Я думаю, нужно увлечься лишь тем, в чувствах кого можешь быть уверена. Месье д'Антес слишком блестящ для меня.

— Вы скромнее, чем это нужно для счастья, — заметила Мэри, но голос ее стал теперь куда как теплее.

— Мне кажется, каждый молодой человек способен забыть себя, — настойчиво продолжила Мэри. — Забыть себя или хотя бы увлечься сильно, — а там… Там все решит случай, судьба; наконец, привычка.

— Вы не мечтательны, — заметила я.

— Вы также трезвы ужасно! — возразила княжна. Мы пристально посмотрели в глаза друг другу и рассмеялись.

Проболтали мы затем часа полтора. Теперь, когда все предубеждения ее рассеялись, Мэри была добра, беззаботна. Я поняла: ей приятно умно болтать, — ведь это так редко нам выпадает.

— Жаль, — сказала она на прощание. — Что мы можем видеться, только когда старшие этого захотят. Но давайте договоримся: мы будем писать друг другу?

— Конечно, Мэри!

И хотя тетушка — вовсе не близкая подруга княгини и являться к ним в дом часто нам неуместно, — к счастью, недавно завелась у нас городская почта. Отправленное утром письмо ввечеру непременно будет у адресата. Право, нас с Мэри ждет целый роман в письмах. Ну не смешно ль? А впрочем, очень ведь мило…»