Камиль Зиганшин - Золото Алдана [Роман в 2 книгах]

С опаской поднявшись на уступ — террасу в полутора верстах правее пещер, люди увидели, что беркут сидит на шпиле невесть откуда взявшейся часовни у самого подножия вздыбленных скал. Потрясенные скитники, не сговариваясь, бухнулись на колени и принялись истово креститься, класть поклоны.

Рыжик тем временем слетел с часовни и скрылся в траве.

Мужики переглянулись, но, пересиливая страх, осеняя себя крестным знамением, двинулись к тому месту, где исчез беркут, и вскоре уперлись в лежащие на траве вещи Корнея. За травой их взору открылся провал, заполненный водой. Посреди недвижимой глади на камнях лежал, свернувшись калачиком, раздетый Корней. С берега казалось, что он спит, положив ладошки под щеку. Рядом сидел Рыжик.

Елисей скинул одежду, достал моток веревок и, передав один конец Проклу, спустился к воде. Доплыв до островка, он обвязал бесчувственного сына и, поддерживая его, погреб обратно. Стоящие наготове Прокл с Матвейкой вытянули наверх сначала Корнея, а следом и самого Елисея.

Влив в рот горе-путешественника живительный настой золотого корня, скитники долго растирали окоченевшее тело. Наконец на лбу парнишки выступила испарина. Он задышал глубже и приоткрыл глаза.

— Слава богу! Ожил!

— Тятенька, Матвейка?! Откуда вы?

— Помолчи, родимый! — произнес Елисей и в приливе нежности, крепко прижав к груди силящегося улыбнуться сына, порывисто поцеловал. Елисей безмерно любил старшего сына, но внешне чувств никогда не проявлял. А тут прорвало. Скупые слезы катились по загорелым щекам в густую бороду. — Доброе сердце у тебя, Корнюша, вот и послал Господь за нами твоего спасителя — Рыжика… Кабы не он, не свиделись бы, пожалуй, боле на этом свете.

Покормив Корнея и беркута, счастливые скитники долго возносили Царю Небесному молитвы за чудо деяние, не стесняясь изливать любовь к Нему.

— Корнюша, а что это за чело [45] Чело — отверстие, лаз. в бреге? Мне поблазнилось даже, что там лестница лежит, — вспомнил Елисей, когда они уже спускались во Впадину.

— Какое чело, тятенька? Я ничего такого не приметил.

— И то правда, его с воды, пожалуй, и не видно… Похоже, озерцо-то не простое, — задумчиво пробормотал себе под нос отец.

Корней хотел было рассказать отцу про букетик свежих цветов на камнях возле креста, но, памятуя обет, данный деду, промолчал.

В скиту было много пересудов. Каждый на свой лад толковал происхождение часовни, креста возле нее. Дивились необычайным обстоятельствам спасения Корнея.

— Смотри-ка, птица, а и та с понятием! Добро помнит! — хвалили они Рыжика.

Братия справедливо полагала, что после столь сурового урока непоседливый Корней наконец угомонится. Некоторое время он и впрямь далеко не отлучался, а работы по хозяйству исполнял с особым усердием и рвением. Но душа кочевника не терпит длительного однообразия. Да тут еще слова отца о черной дыре разбередили воображение. Остроконечные горные пики пуще прежнего влекли к себе.

Природа тем временем обильно рассыпала по склонам отрогов осенние самоцветы — яркие костры увядания, щедрый дар бабьего лета перед зимним сном. В эту благодатную пору у Корнея, как и у перелетных птиц, всегда возникало неодолимое желание к перемене мест, и он отпросился у отца на несколько дней к деду под благовидным предлогом помочь тому по хозяйству в преддверии холодов. На самом же деле с тайным намерением осуществить давно вынашиваемый план восхождения на самый высокий пик Северного хребта.

К хижине отшельника молодой скитник подходил в темноте. Из оконца приветливо струился мягкий золотистый свет. И таким уютным и желанным показалось ему дедово пристанище! Сколько счастливых воспоминаний таилось там, за мутным пузырем, натянутым на крепкую раму.

«Сейчас дедуля, наверное, записывает глухариным пером, под тихое потрескивание фитиля в плошке, в лежащую на коленях [46] У старообрядцев писать на столе — большой грех. тетрадь свои памятки», — предположил Корней и не ошибся.

— Здравствуй, радость моя, — встретил его дед, поднимаясь с топчана с мохнатым пером в руках. — Ты как будто мысли мои прочел. Помощь твоя нужна. В «Травознаях» вычитал про одну многополезную травку. Судя по описанию, в наших горах тоже должна расти. Посмотри, вот она на картинке изображена. Надобно сыскать ее.

Корней остолбенел… Всю дорогу он придумывал убедительный повод для отлучки, а тут на тебе — дед сам отправляет в горы! И уже на второе утро, спозаранку, несмотря на то, что весь гребень Северного хребта за ночь покрыл снег, отправился в путь. Солнце в этот день взошло в плохом настроении: кроваво-красное, словно сердитое на то, что его так рано подняли с опочивальни.

Достигнув злополучного провала, скитник обошел его и, вглядевшись в неровные стены, обнаружил на одной линии с часовней и лиственным крестом зияющую дыру. Но как ни напрягал Корней зрение, так и не разглядел в ней ничего похожего на привидевшуюся отцу лестницу. Зато обратил внимание на то, что трава над ее челом почему-то редкая, как бы вытоптанная. Корнея так и подмывало внимательно обследовать это место, но понимая, что сегодня дорога каждая минута, он сразу начал подъем к далеким белоснежным пикам, сгрудившимся на головокружительной высоте. Узловатые, низкорослые, перекрученные ветрами и морозами лиственницы, отважно карабкавшиеся вместе с ним по камням, вскорости отстали. Дальше путь пролегал по обнаженным скалистым склонам с небольшими вкраплениями кедрового стланика. Корней, предусмотрительно обходя сомнительные участки и расщелины, к вечеру достиг лишь кромки снежного покрова.

Солнце, вывалившись из щели между туч, повисло алой каплей над проломом, сквозь который убегала из Впадины речка Глухоманка. Низ котловины уже заливали сгущающиеся сумерки. Пора было позаботиться о ночлеге, но сказочная красота расцветавшего заката поглотила путника целиком. Завороженный, он смотрел, как вершины и склоны неуловимым образом воспламеняются в разряженном воздухе нежнейшими переливами алого и багряного цветов, плавно темнеющими, по мере погружения солнца за горизонт, до темно-лилового, вплоть до фиолетового. Купол неба при этом излучал роскошное, медленно густеющее, зеленоватое свечение. Такой переменчивой игры красок Корнею прежде не доводилось созерцать. Снизу, со дна Впадины, все выглядело гораздо бледнее.

Душа и сердце скитника еще долго не могли успокоиться от восхищения перед этой потусторонней красотой. Мысленно отметив место, где скрылось солнце, скитник с трепетной надеждой подумал: «Может, завтра с вершины удастся глянуть на почивальню светила».

Унося последние отголоски дня, по небу проплыл запоздалый клин красных, от лучей невидимого уже солнца, лебедей. В сгущающейся тьме растворялось, исчезало неисчерпаемое богатство пиков, ущелий, отрогов. Зеленоватое небо почернело. Вызрели первые звезды. В тишине отчетливо различался звон невидимого ключа…