Оливер Боуден - цикл Ассасин. Компиляция. кн. 1-7

— Сегодня я не подниму на тебя руки, потому что когда-то ты был мне как брат, — сказал я ему, — и ты был лучше, чем теперь. Но если наши пути пересекутся вновь, я забуду все обязательства.

Я повернулся к Джону.

— Вы свободны, Джон.

Все трое — я, Джон и Чарльз — мы собрались уйти.

— Предатель! — крикнул Брэддок. — Убирайся вон. Пляши под их дудку. А когда будешь валяться поверженный на дне темной ямы и подыхать там, то, клянусь, ты припомнишь мои слова.

И он зашагал прочь, переступив через трупы своих солдат и расталкивая прохожих.

На улицах Бостона было полно патрулей, и поскольку Брэддок мог позвать подмогу, мы решили исчезнуть. Когда он скрылся, я окинул взглядом валявшиеся в грязи тела «красных мундиров» и подумал, что для вербовщиков это был не самый удачный день. Неудивительно, что горожане шарахались от нас, когда мы торопливо шагали к «Зеленому Дракону». Мы были в грязи и в крови, а Чарльз все силился облачиться в свой полный костюм. Джон тем временем поинтересовался, почему я так враждебен с Брэддоком, и я поведал ему о резне возле корабля и закончил рассказ так:

— После этого все переменилось. Мы еще несколько раз вместе сражались, и каждая новая кампания была жестче предыдущей. Он убивал и убивал: врагов и союзников, штатских и военных, правых и виноватых — без разбору. Если он считал каких-то людей препятствием для себя, они погибали. Он утверждал, что жестокостью можно добиться всего. Это стало его символом веры. И у меня просто не выдержало сердце.

— Мы должны остановить его, — сказал Джон и обернулся назад, как будто мы собирались приступить к этому тут же.

— Думаю, что вы правы. Но я все еще питаю дурацкую иллюзию, что его можно образумить и вернуть к нам. Знаю, знаю. конечно, глупо — верить, что человек, заматеревший в убийствах, вдруг возьмет да и изменится.

Но неужели это так глупо? Пока мы шли, я все размышлял об этом. В конце концов, разве не изменился я сам?

В нашей резиденции, «Зеленом Драконе», нам было проще простого узнать любые слухи о нас, и мой Томас именно этим и занимался. Его это не сильно затрудняло: намеки на заговор против нас он ловил, потягивая пиво — подслушивал чужие разговоры да выуживал свежие сплетни. В этом он был мастер. Иначе было нельзя. Мы ведь нажили себе врагов: во-первых, Сайласа; и самое неприятное — генерала Эдварда Брэддока.

Вчера вечером я сидел за столом и писал дневник. На столе рядом со мной лежал спрятанный клинок, неподалеку была сабля — на случай, если Брэддок вдруг решит учинить возмездие прямо сейчас; и я понимал, что теперь только так и будет: спать придется вполглаза, оружие держать всегда под рукой, ходить с оглядкой и в каждом встречном подозревать врага. Это было утомительно, но что нам еще оставалось? Если верить Слэйтеру, Брэддок отрекся от Ордена Тамплиеров. Он теперь как бешеный пес, сорвавшийся с цепи, а хуже этого может быть только бешеный пес, командующий армией. По крайней мере, я утешал себя тем, что теперь у меня есть хорошо подобранная команда, которая, как всегда, собралась в задней комнате, чтобы познакомиться с Джоном Питкерном — наиболее внушительной угрозой для обоих наших противников.

Я вошел в комнату, и они встали, приветствуя меня — даже Том, который был, как мне показалось, трезвее обычного. Раны Бенджамина уже затянулись. По Джону было заметно, что он избавился от оков свой службы у Брэддока — его озабоченность сменилась добрым расположением духа. Чарльз все еще оставался офицером Британской Армии, и тревожился, что его вызовет Брэддок, а потому, если только он не смотрел свысока на Томаса, взгляд его был беспокойным. Уильям стоял за конторкой, с пером в руке, и все так же усердно работал, сравнивая знаки на амулете с книжкой и со своими картами и графиками, и все так же недоумевал, говоря, что подробности от него ускользают. У меня на этот счет была кое-какая мысль.

Я сделал знак рукой, чтобы они садились, и тоже сел рядом.

— Джентльмены, я думаю, что нашел решение нашей задачи. Или, точнее, его нашел Одиссей.

Имя греческого героя по-разному отозвалось в моих товарищах: Уильям, Чарльз и Бенджамин глубокомысленно кивнули, Джон и Томас несколько смутились, хотя Томас вообще-то не отличался застенчивостью.

— Одиссей? Еще один новенький? — спросил он и рыгнул.

— Греческий герой, болван, — сказал Чарльз с гадливой гримасой.

— Позвольте, я объясню, — сказал я. — Мы пройдем в форт Сайласа под видом своих. Это и есть наша ловушка. Освобождаем пленных и убиваем работорговца.

Я смотрел, как они вдумываются в мой план. Первым заговорил Томас:

— Ловко, ловко, — усмехнулся он. — Это по мне.

— Тогда приступаем, — продолжил я. — Для начала нам нужен обоз.

Переодетые в британских солдат, мы с Чарльзом стояли на крыше, с которой открывался вид на одну из площадей Бостона.

Я глянул на свой мундир. На коричневом кожаном ремне все еще оставался след от крови Слэйтера, и на белых чулках тоже виднелось небольшое пятнышко, и я оглядел себя как следует; Чарльз точно так же осмотрел себя.

— Я уже и забыл, как эти мундиры жмут.

— Боюсь, придется потерпеть, — сказал я, — без них наша уловка не удастся.

Я глянул на него. Вряд ли ему придется терпеть долго.

— Скоро придет обоз, — сказал я. — Атакуем по моему сигналу.

— Ясно, сэр, — ответил Чарльз.

Внизу, на площади, перевернутая телега загораживала проезд, и два солдата с натугой и пыхтением пытались поставить ее на колеса.

Или делали вид, что пытаются, потому что, надо признаться, это были Томас и Бенджамин, а телегу мы все вчетвером перевернули нарочно несколько минут назад, чтобы перегородить путь. Неподалеку, в тени кузнечной лавки, расположились Джон и Уильям — они устроились на перевернутых ведрах, надвинув шляпы на глаза, как парочка усталых кузнецов на отдыхе, лениво посматривающая, что творится вокруг.

Капкан поставлен. Через подзорную трубу я глянул на окрестности за площадью и увидел, что к нам как раз направляется обоз в сопровождении девяти красных мундиров. Один солдат правил фурой, а возле него на облучке.

Я навел резкость. Возле него на облучке сидела туземка-могавк — прелестная туземка-могавк, которая, несмотря на то, что она была прикована к сиденью, имела независимый, дерзкий вид, в противовес британцу-вознице со сгорбленными плечами и свисавшей изо рта длинной трубкой. Я заметил, что у нее на лице синяк, и поразился своему приливу гнева при виде этого синяка. Интересно, когда и как они ее поймали? Видимо, она задала им жару.

— Сэр, — это возле меня заговорил Чарльз и вернул меня к действительности, — может быть, пора дать сигнал?