Николай Баранов - Время умирать. Рязань, год 1237 [СИ]

В лагере у Черного леса простояли полных два дня. Юрию Ингоревичу не терпелось схлестнуться с татарами, видно было. Но изрядный воинский опыт подсказывал ему, что утомленных четырехдневным переходом людей и лошадей гнать в битву на отдохнувшего сытого врага нельзя, потому с задержкой смирился. Дозорные из степи доносили, что татары все так же сидят под Онузлой и никуда пока не двинулись. Так что спешить, вроде, было ни к чему.

Выступили ранним утром третьего дня, в первый день зимнего месяца студеня, декабря по церковному, только начало светлеть небо на восходе. Обоз оставили в лагере. Трехдневный запас еды погрузили на вьючных лошадей. На заводных усадили пешцов, которые присоединились к войску здесь у Черного леса. Князья, бояре и дружинники побогаче заводных коней, понятно, взяли. И не по одному. Ратьша ехал на походном жеребце из своей конюшни. Буяна, облаченного в боевой доспех, вели в поводу. Так же двигался и Могута и ратьшины дружинники из его личного десятка: чего томить боевых коней, если есть походные.

Войско входило в Черный лес пятью отрядами. Их вели хитрыми лесными дорожками опытные проводники из засечной стражи. Отряды шли не слишком далеко друг от друга: верстах в трех четырех, чтобы по выходе с другой стороны леса можно было быстро соединиться, для отпора возможного наскока татар, буде они вдруг проведают о приближении русичей и решат ударить на них у самой границы степи и леса. Идти по лесу по одной дороге совокупно всему войску не годилось: змея всадников шириной не больше чем по четыре вряд вытянется на полдня пути.

Тысяча семьсот степных стражников и присоединившихся к ним ополченцев из сожженных рязанских степных селений тоже разделили на пять частей. Они шли впереди отрядов головными дозорами. Вот и Ратьша с тремя сотнями шел в трех верстах впереди среднего самого большого отряда, в котором двигался сам Великий князь. С Ратьшей отпросился и Олег Красный, поручив свою дружину воеводе-ближнику.

К восходу солнца успели пройти верст десять. Ратислав и Олег ехали в голове отряда. Впереди в версте двигался дозорный десяток. Могута и Первуша поотстали саженей на двадцать, чтобы не мешать беседе боярина с князем. Впрочем, в начале пути разговор не клеился: встали рано, толком не проснулись, потому ехали в полудреме. С восходом солнца ожили. Мало-помалу завязался разговор. Сначала говорили про погоду, морозец, особо свирепо покусывающий нос и щеки с утра. Потом Ратислав рассказал про лес, про засечную черту, про то, как организована на ней служба. Все это Олег Красный, в общем, знал, но Ратьша говорил об интересных подробностях, о которых Переяславский князь не слыхал. Потом ехали какое-то время, молча, любуясь вековыми соснами и елями, сверкавшими под солнцем свежими снежинками, особо яркими на темной хвое.

— Как мыслишь, побьем татар? — задал, в конце концов, видно, давно мучивший его вопрос Олег.

Ратьша с ответом не спешил. Затем качнул головой.

— В поле — нет. Зря Юрий Ингоревич этот поход в степь затеял. Ну, да о том я уж говорил. Помнишь…

— Да почему же — нет, — загорячился Олег. — Вояки они, конечно, посильнее половцев, но намного ли? Вспомни: один наш одоспешенный конный дружинник, аль детский стоит троих, а то и пятерых половцев. Пусть эти и сильнее, все равно, один наш, двух-трех татар стоить будет! Не так разве!?

— Пусть даже так, — невесело усмехнулся Ратьша. — Пусть даже трех татар наш вой стоить будет. Наших тринадцать тыщь. Множим на три. Тридцать девять тыщь получается. А татар семьдесят. Да и не все наши так хороши. Впомни. Даже детские боярские многие одоспешены кое-как. Я уж не говорю об ополченцах. А выучка… Татары, говорят, бьются, как единый кулак, а мы… Нет, в поле против них нам не выстоять. Мыслю, выйти из битвы, сохранив живыми воев побольше — вот в чем задача. Потом трепать их малыми отрядами в Черном лесу и на засеках. После битвы, конечно, там уже не удержим — народу не хватит, но потрепать, потреплем. Потом бы отошел к городам. Конницу за стены прятать бы не стал: толку там от нее немного. Пешцов — да, на стены. А конница должна кружить вокруг города, не давать татарским отрядам запасать корм лошадям и еду воинам, наскакивать на осадников, рушить пороки и тараны.

Ратислав умолк. Снова усмехнулся грустно. Добавил:

— Да только не слушает никого князь. И меня тож…

— Да если делать так, как говоришь. Пускать врага на землю нашу, сколько народу сгибнет, сел, городов, деревень сколько сожгут!

— И так сожгут, — жестко ответил Ратьша. — Не удержать нам татар. Даже если и в поле не выходить, а из-за засек отбиваться — слишком уж перевес велик. А смерды в схронах попрячутся. Кого-то, понятно, достанут, но многие уцелеют. А горожане, может, за стенами отсидятся. Хоть, это вряд ли. Вспомни, что они с Булгарией сделали. А та, всяко, была посильнее нашего княжества. Дождались хотя бы Владимирцев, тогда еще могли бы удержать ворога на засеках. Так нет же!

— Нет, нельзя пускать находников на родную землю, — помотал головой Олег. — Смотреть, как зорят селения, девок бесчестят, мужей и детей в капусту рубят. По мне, лучше голову сложить в битве.

— Голову сложить дело не хитрое, — не согласился Ратислав. — Убьют тебя и твоих воинов, а татарове все так же будут убивать рязанцев, глумиться над женами, насаживать на копья стариков и детей. Легче им будет от того, что ты здесь на границе ляжешь со своими воями?

— Ну, так надо тогда было, как мой дядя Роман советовал — покориться! — выкрикнул Олег. — И все живы будут!

— Это вряд ли, — покачал головой Ратислав. — Коловрат тогда на совете правильно сказал: пожрут татары все запасы, как саранча. Вымрем к весне с голоду. Да и не удержится такое войско от грабежей и насилия, мыслю. Какой бы строгий порядок в нем не поддерживался. А начнут грабить, насиловать, наши не удержатся — за топоры возьмутся. Тут уж монголы посчитают себя вправе рубить всех направо и налево. Вот так вот.

Олег надолго замолчал, ехал, думал, опустив голову. Потом встряхнулся несогласно, сказал:

— Может и правильно все, что ты говоришь, брат, но на завтра, иль, послезавтра когда сойдемся с тарами в битве, я назад оглядываться не буду. Пойду вперед и буду рубить поганых, пока сил хватит. Чем больше побью, тем меньше их на нашу землю ступит. Легче будет тем, кто в городах и весях наших остался.

— Что ж, я тоже за спинами своих воев отсиживаться не собираюсь. Может, явит Перуне или Христос чудо, и побьем, все же, татар. А коль нет, но доведется уцелеть, попробую делать так, как сказал. Но это, коль не будет другой княжьей воли.

После этих слов оба надолго замолчали, думая каждый о своем. Олег о молодой жене с недавно родившейся дочкой, оставшимся в Переяславле. А Ратьше перед глазами все виделась Евпраксия. Ее глаза, смотрящие с укором, нежное лицо, гибкий стан. Он, тряхнув головой, отогнал видение, попробовал вспоминать Муромскую невесту. Но лицо ее почему-то не виделось. Да и то — сколько они с ней провели времени? Неделю? Меньше? Да и давно это было. Он прикрыл глаза. Снова перед мысленным взором встал лик Евпраксии. Она же жена твоего друга, побратима, укорял рассудок. Но друг умер, кто защитит теперь ее и ребенка? — нашептывал кто-то в голове. Не ты ли самый достойный? Вот такие мысли одолевали Ратьшу в день перед битвой, которая должна была решить судьбу Рязанского княжества.