Ирвин Ялом - Проблема Спинозы [litres]

Альфред, как всегда, отказывался участвовать в немногих оставшихся доступными возможностях общения – во время еды, на прогулках по тюремному двору или когда остальные шепотом комментировали заседания в зале суда. Другие не скрывали свою неприязнь к нему, и он отвечал им тем же: это были люди, которых он считал ответственными за подрыв благородного идеологического фундамента, так тщательно заложенного им и фюрером.

Через несколько дней после начала трибунала суд смотрел впечатляющий фильм, сделанный американскими военными, освобождавшими концентрационные лагеря. Ничто, ни одна мрачная деталь не была опущена. Члены трибунала были потрясены мелькающими на экране образами газовых камер, переполненных полусожженными телами печей крематориев, горами разлагающихся трупов, огромными кучами снятой с мертвецов добычи: очков, детских башмачков, человеческих волос. Американский фотограф наводил свою камеру на лица подсудимых, пока они смотрели фильм. Побелевшее лицо Розенберга отразило ужас, и он сразу же отвел взгляд. После фильма, в унисон с другими подсудимыми, он настойчиво утверждал, что не имел представления о таких вещах.

Было ли это правдой? Много ли он знал о массовых убийствах евреев в Восточной Европе? Что ему было известно о лагерях смерти? Розенберг унес эту тайну в могилу. Он не оставил никакого письменного указания, никакого определенного свидетельства (даже подпись Гитлера никогда не фигурировала ни на одном документе, связанном с лагерями). И, конечно, Альфред никогда не писал о лагерях в «Беобахтере», поскольку открытая политическая линия нацистов запрещала любое их публичное обсуждение. Розенберг не замедлил указать суду, что отказался присутствовать на памятной Ваннзейской конференции в январе 1942 года, где собрались высшие нацистские чиновники, во время которой Рейнхард Гейдрих живо описывал планы по «окончательному решению еврейского вопроса». Розенберг послал туда вместо себя своего помощника, Альфреда Мейера. Потом Мейер в течение многих лет близко общался с ним, и сомнительно, чтобы эти двое ни разу не обсуждали Ваннзейскую корференцию.

На 17-й день трибунала обвинение предъявило в качестве вещественного доказательства четырехчасовой фильм «Нацистский план», составленный из различных нацистских пропагандистских фильмов и новостных выпусков. Фильм начинался с фрагментов из ленты Лени Рифеншталь «Триумф воли», где Розенберг, разодетый в вычурную партийную форму, рассыпался в напыщенной речи. Альфред и другие подсудимые не скрывали своего удовольствия от этого недолгого экскурса в прежние дни своей славы.

Когда другие обвиняемые подвергались в зале суда перекрестному допросу, Альфред ничем не проявлял своего интереса. Порой он делал зарисовки присутствующих, иногда переключал наушники на русскую трансляцию происходящего, посмеиваясь и качая головой по поводу безмерного множества ошибок. Даже во время собственных допросов он слушал русскую трансляцию и громко протестовал против многочисленных неточностей перевода.

Трибунал воспринимал Розенберга гораздо более всерьез, чем когда-либо делали сами нацисты. Много раз во время заседаний его называли ведущим идеологом нацистской партии, человеком, который создал схему уничтожения Европы, и Розенберг ни разу не опроверг этих обвинений. Можно представить себе смешанную реакцию Геринга: он пренебрежительно фыркал, когда заходила речь о предполагаемом значении Розенберга в Третьем рейхе – и вместе с тем посмеивался над явным непониманием Розенбергом того, что он вгоняет гвозди в крышку собственного гроба.

Во время долгого предоставления свидетельств защиты уклончивость Розенберга, его педантский тон и сложный язык чрезвычайно раздражали прокуроров. В отличие от Гитлера, они не прониклись его притязаниями на глубину мысли – возможно, потому, что юристы Нюрнбергского процесса имели возможность заглянуть в результаты его IQ -теста (американский психолог лейтенант Г.М. Гилберт провел тестирование всех подсудимых). Коэффициент интеллекта Розенберга – 124 балла – был весьма средним среди обвиняемых (правда, Юлиус Штрайхер – главный редактор любимой газеты Гитлера, не сумел набрать больше 106 баллов). И хотя Розенберг сохранял свою привычную сардоническую усмешку превосходства, ему больше не удавалось никого ввести в заблуждение, будто в его голове бродят мысли гораздо более глубокие, чем окружающие в состоянии понять.

Главный американский советник, судья Верховного суда США Роберт Дж. Джексон сказал: «Именно Розенберг, интеллектуальный верховный жрец «расы господ», создал доктрину ненависти, которая дала импульс к уничтожению еврейства, именно он претворил свои бесчестные теории в практику против восточных оккупированных территорий. Его расплывчатая философия добавила в длинный список нацистских зверств еще и скуку».

В собрании своих писем Томас Додд, главный обвинитель со стороны американцев (и отец сенатора Кристофера Додда) выразил свои чувства к Розенбергу: «Прошло еще два дня. Я проводил перекрестный допрос Альфреда Розенберга и думаю, что проделал неплохую работу… Допрашивать его было чрезвычайно трудно: он – уклончивый лживый негодяй, если я хоть немного разбираюсь в людях. У меня он вызывает настоящую неприязнь: такой мошенник и лицемер!»

Сэр Дэвид Максвелл, главный британский обвинитель, говорил: «Единственным предъявленным доказательством его невиновности было утверждение, что Розенберг и мухи не обидит – и что свидетели видели, что мух он не обижает. Розенберг был мастером эвфемизма, бюрократическим педантом, чьи казавшиеся бесконечными предложения вились, подобно змеям, переплетались и слипались друг с другом, как переваренные спагетти».

А заключительное заявление генерала Руденко – главного обвинителя со стороны СССР, заканчивалось такими словами: «Несмотря на старания Розенберга жонглировать историческими фактами и событиями, он не может отрицать, что был официальным идеологом нацистской партии; что уже четверть века назад он заложил «теоретический» фундамент фашистского гитлеровского государства, который в течение всего этого периода нравственно уродовал миллионы немцев, готовя их «идеологически» к чудовищным преступлениям, совершенным гитлеровцами».

У Розенберга оставалась одна возможная эффективная линия защиты: заявить, что коллеги-нацисты никогда не воспринимали его всерьез, и все предложенные им в отношении оккупированных стран Восточной Европы политические шаги были полностью проигнорированы. Однако у него было слишком раздутое мнение о собственной ценности, чтобы публично признать свою незначительность. Вместо этого он предпочитал час за часом блуждать вокруг да около. Как писал один из наблюдателей процесса, «уловить то, о чем он говорил, было так же невозможно, как схватить кусок облака».