Ирвин Ялом - Проблема Спинозы [litres]

– Я теряюсь, Фридрих.

– Я имею в виду, что психотерапия состоит в переменах, и пытаюсь помочь вам разобраться с тем, что вы стремитесь изменить в себе. Если вы говорите, что причиной ваших проблем являются исключительно другие люди, тогда у меня нет никакого терапевтического рычага, мне остается просто утешать вас и помочь вам научиться терпеть оскорбления.

Фридрих передохнул и попробовал другой заход, который почти всегда оказывался плодотворным:

– Вот, позвольте мне выразить это так: какой процент проблем, с которыми вы сталкиваетесь, вызван другими людьми? Двадцать процентов, пятьдесят или, может быть, семьдесят? Или все девяносто?

– Да это же невозможно измерить!

– Конечно, но я не ожидаю точности; я просто хочу самой приблизительной оценки с вашей стороны. Сделайте одолжение, Альфред.

– Ладно, тогда, скажем, – девяносто процентов.

– Хорошо. И это означает, что за десять процентов раздражающих событий, которые вас так удручают, несете ответственность вы сами. Это может дать нам некоторое направление: вам и мне необходимо исследовать эти десять процентов и посмотреть, сможем ли мы сначала понять, а затем изменить их. Вы согласны, Альфред?

– У меня опять возникает то странное головокружительное чувство, которое появляется каждый раз, как я с вами разговариваю!

– Это не обязательно плохо. Процесс изменений часто ощущается как дестабилизирующий. Итак, вернемся к работе: давайте исследуем эти десять процентов. Я хочу знать, какую роль вы сами играете в том, что остальные обращаются с вами столь уничижительно.

– Да я уже рассказал об этом! Я сказал, что это зависть обычного человека к тому, кто обладает воображением и интеллектом, способными воспарить над повседневностью.

– Люди, которые плохо обращаются с вами из-за вашего превосходства, относятся к «девяностопроцентной» категории. Давайте не будем отвлекаться от десяти процентов – от вашей доли во всем этом. Вы говорите, что от вас отстраняются, вас не любят, что вы – жертва слухов. Что вы делаете такого, чтобы вызвать все это?

– Я изо всех сил пытался убедить Гитлера избавиться от мелких, узколобых людишек – всех этих Герингов, Штрайхеров, Гиммлеров, Ремов, но все без толку.

– Послушайте, Альфред, вы вот всё говорите о превосходстве арийской крови. Однако эти самые люди, если Гитлер победит, станут арийскими правителями! Почему же они «узколобые», если они – отпрыски арийской расы? Наверняка же у них должны быть какие-то сильные стороны, какие-то хорошие качества?

– Они нуждаются в образовании и просвещении. Книга, над которой я работаю, обеспечит то образование, которое понадобится нашим будущим арийским лидерам. Если только Гитлер меня поддержит, я смогу возвысить и очистить их мозги.

У Фридриха голова шла кругом. Как он мог настолько недооценить силу сопротивления Альфреда? Он сделал еще попытку.

– Когда мы встречались в прошлый раз, Альфред, вы говорили о том, что другие служащие в редакции отзывались о вас, как о «сфинксе», а еще – что критическое замечание Дитриха Эккарта убедило вас предпринять некоторые значительные перемены в себе. Помните?

– С этим все кончено. Эта история и влияние Дитриха Эккарта ушли в прошлое. Он умер несколько месяцев назад.

– Печально слышать это. Это большая потеря для вас?

– И да, и нет. Я многим ему обязан, но наши отношения разрушились, когда Гитлер решил, что он слишком болен и слишком слаб, чтобы продолжать быть главным редактором «Фелькишер беобахтер», и назначил меня на его место. Я тут был совершенно ни при чем, но Эккарт винил меня. Несмотря на все искренние старания, я так и не смог убедить его, что не вел против него никаких интриг. Только с приближением смерти его злость на меня уменьшилась. Когда я в последний раз был у него, он поманил меня поближе к своей кровати и прошептал на ухо: «Следуй за Гитлером. Он будет вести в танце. Но помни, что мелодию задал я». После его смерти Гитлер назвал Эккарта «Полярной звездой» национал-социалистического движения. Однако Гитлер никогда не признавал, что Эккарт научил его чему-то особенному – как не признавал этого и в случае со мной.

Энергия Фридриха почти иссякла, но он не оставлял попыток.

– Давайте вернемся к тому пункту, на который я стараюсь вас навести. Когда вы работали на Эккарта, вы говорили мне, что хотите перемен в себе, хотите в меньшей степени быть сфинксом, хотите дружеского общения…

– Ну, это было тогда . Теперь же я не имею намерений ослаблять себя, чтобы оказать любезность недоразвитым умам! На самом деле сама эта мысль теперь кажется мне отвратительной. Сама эта идея – микрокосм великой проблемы, с которой мы, как раса, вынуждены столкнуться: слабые не равны сильным . Если сильные ослабляют свою волю и мощь, если они отказываются от своего предназначения правителей или загрязняют свою родословную смешанными браками, они подрывают величие народа…

– Альфред, вы воспринимаете мир только в терминах силы или слабости. Наверняка есть и другие способы смотреть на…

– Вся история, – перебил Альфред, его голос окреп, – это сага о силе и слабости! Позвольте, я буду говорить откровенно. Задача сильных людей, таких как Гитлер, как я и как вы, Фридрих, – способствовать процветанию превосходящей прочих арийской расы. Вы предлагаете рассматривать историю «другими способами»? Вы намекаете, несомненно, на потуги церкви, пытающейся освободить нас от уз крови и создать суверенную индивидуальность, которая есть не что иное, как абстракция, которой недостает ни полярности, ни потенции? Всякие представления о равенстве – фантазии, противоречащие природе!

Сегодня Фридрих видел перед собой другого Альфреда: Альфреда Розенберга – нацистского идеолога, пропагандиста, оратора массовых нацистских митингов. Ему не нравилось то, что он видел, но он, словно рефлекторно, не отклонялся от своей роли.

– Я помню, когда в самый первый раз я разговаривал с вами – уже не ребенком, а взрослым, – вы сказали, что получаете большое удовольствие от философских бесед. Вы говорили, что вам многие годы не представлялось возможности вести такие беседы.

– Да, это действительно так. И верно до сих пор.

– В таком случае могу ли я поставить несколько философских вопросов по поводу ваших замечаний?

– С удовольствием.

– Все, что вы отстаивали сегодня утром, опирается на основное допущение: что арийская раса превосходит другие и что следует предпринять великие и решительные усилия, чтобы повысить чистоту этой расы. Верно?

– Продолжайте.

– Мой вопрос довольно прост: каковы ваши доказательства? Я не сомневаюсь, что любая другая раса, если ее спросить, будет заявлять о собственной особости.