Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

Цезарь вынул ребенка из кроватки, поцеловал его, прижал к своей шершавой щеке маленькое цветущее личико, потом перецеловал все пухлые, в ямочках, пальчики.

– Он узнал меня, несмотря на бороду.

– Думаю, он узнал бы тебя даже в ином обличье.

– Моя дочь и моя мать умерли.

– Да. Требоний сказал мне.

– Не будем об этом говорить.

– Требоний сказал еще, что ты остаешься здесь на зиму.

– Ты хочешь вернуться в Провинцию? Я могу отправить тебя туда.

– Нет.

– Мы построим дом до того, как выпадет снег.

– Прекрасно.

Пока они беседовали, он ходил взад-вперед по комнате, баюкая сына на согнутой руке, гладя его золотисто-рыжие кудри и восхищаясь крошечными веерами ресниц на кремово-розовых щечках.

– Он заснул, Цезарь.

– Тогда я его уложу.

Он опустил ребенка в кроватку, накрыл мягким пурпурным шерстяным одеялом. Потом приобнял за плечи мать и вывел в гостиную.

– Уже поздно, но ужин готов, если ты голоден…

– Всегда, когда вижу тебя, – сказал он, приподнимая прядь ее волос.

– Сначала поешь. Ты мало ешь, и мне надо как можно больше впихнуть в тебя. У меня есть жаркое из оленины и свинина с аппетитной корочкой. И хрустящий хлеб, только из печки, и овощи с моего огорода.

Замечательная хозяйка, совершенно не походящая на римских женщин. Царских кровей, но возится в огороде, сама делает сыр, перетряхивает матрасы на своей постели, которую всюду возит с собой вместе со столом и стулом.

В комнате было тепло от тлеющих жаровен, их уголья светились по углам. Дощатые стены были завешаны медвежьими и волчьими шкурами, но в щели все же сквозило. Впрочем, зима еще не вступила в свои права. Они ужинали, сидя рядом на одной из кушеток. Их прикосновения были скорее дружескими, чем любовными. А потом она взяла свою арфу, поставила на колено и заиграла.

Может быть, думал он, его так влечет к ней еще и по этой причине. Перебирая дрожащие струны, которых гораздо больше, чем у лиры, длинноволосые галлы умеют извлекать такую чудесную музыку, исступленную и нежную, страстную и волнующую. А как они поют! Она запела, и словно подул нежный печальный ветер, слова растворялись в звуках, в ничем не замутненных чувствах. Италийская музыка более мелодична, но в ней нет столь бурных импровизаций. Греческая музыка гармонична, но в ней нет этой мощи и слез. В кельтской песне слова не имеют значения, только голос. И Цезарь, который любил музыку даже больше, чем литературу или живопись, слушал как завороженный.

Любовные игры, которыми они потом занялись, походили на продолжение музыки. Он был ветром, бушующим в небесах, он был мореплавателем в океане звезд, и в песне ее тела он находил исцеление.

Поначалу казалось, что мятежи в Галлии начнут кельты. Цезарь уже целый месяц наслаждался уютом нового каменного дома, когда ему сообщили, что старейшины племени карнутов, подстрекаемые друидами, убили своего царя Тасгеция. Обычно такие вещи никого не удивляли, но в данном случае это был тревожный симптом. Тасгеция поставил царем сам Цезарь. Карнуты были важны, к тому же многочисленны и богаты, ибо центр религии друидов, распространенной на всей территории Косматой Галлии, располагался на их землях, в месте, называемом Карнут. Это не был ни оппид, ни город, а заботливо охраняемые священные дубравы, рябиновые и ореховые рощи, среди которых были разбросаны небольшие поселения друидов.

Друиды всегда находились в непримиримой оппозиции к Риму, ибо тот представлял собой весьма притягательный вариант вероотступничества для галльских племен. И дело тут было вовсе не в Цезаре, ибо к моменту его появления друиды уже двести лет неприязненно наблюдали за романизацией галльского юга. Греки находились в Провинции гораздо дольше, но они селились вокруг Массилии и относились к варварам равнодушно. А вот римлянам никогда не сиделось спокойно. Они везде, где бы ни появлялись, ревностно принимались устанавливать римские законы и обычаи, раздавая свое бесценное гражданство тем, кто сотрудничал с ними и хорошо им служил. Они вели решительную борьбу с нежелательными обычаями, такими, например, как охота за головами – любимое развлечение саллувиев, обитавших между Массилией и Лигурией. И всегда возвращались, если не добивались чего-то с первого раза. Греки принесли в Галлию виноград и оливы, римляне – римский образ мысли, и теперь знатные зажиточные южане больше не почитали друидов и посылали своих сыновей учиться в Рим, а не в Карнут.

Таким образом, прибытие Цезаря было скорее кульминацией, чем первопричиной конфликта. Поскольку он был великим понтификом, то есть главой римской религии, верховный друид попросил Цезаря о встрече во время его путешествия через владения карнутов. В тот год Рианнон впервые сопровождала его.

– Если ты говоришь на языке арвернов, то я отошлю толмача, – сказал Цезарь.

– Я слышал, что ты говоришь на нескольких наших наречиях. Почему ты выбираешь именно этот язык? – спросил верховный друид.

– У моей матери есть служанка из этого племени. Ее зовут Кардикса.

Друид помрачнел:

– Рабыня?

– Была ею, но недолго.

Цезарь внимательно оглядел верховного друида. Красивый, чисто выбритый, светловолосый. На вид ему где-то около пятидесяти. Одевается просто: длинная белая льняная туника без украшений.

– У тебя есть имя, верховный друид?

– Катбад.

– Я думал, что ты старше, Катбад.

– Я мог бы сказать то же о тебе, Цезарь. – Друид поднял глаза. – Ты светловолосый, словно галл. Это необычно для вас?

– Не так чтобы очень. Скорее необычны темные волосы. Наше третье имя, как правило, сопряжено с обликом человека. Руф означает «рыжеволосый», у нас таких много. Флавий и Альбин – светлые. А человек черноглазый и черноволосый прозывается Нигером.

– И ты верховный жрец Рима.

– Да.

– Ты унаследовал это звание?

– Нет. Я был избран великим понтификом. Но пожизненно, как и все наши жрецы и авгуры. В то время как магистраты у нас избираются только на год.

Друид некоторое время смотрел на него:

– Меня тоже избрали. Ты действительно проводишь важные ритуалы твоего народа?

– Когда нахожусь в Риме.

– Мне это непонятно. Ты был главным магистратом своего народа, а сейчас возглавляешь армию. И при этом ты верховный жрец. Для нас это – противоречие.

– Для сената и народа Рима здесь нет противоречия, – благожелательно заметил Цезарь. – С другой стороны, я догадываюсь, что друиды занимают особое положение среди соплеменников. Вас можно назвать мудрецами.

– Мы жрецы, лекари, судьи и сказители, – сказал Катбад, тоже стараясь быть благожелательным.

– А-а-а, профессионалы! Каждый из вас углубленно занимается чем-то одним?