Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

А «Клубу Клодия» хоть бы что! Члены его встречались, как и всегда, в новом доме на Палатине, купленном Клодием у Скавра за четырнадцать с половиной миллионов сестерциев. Прелестный дом, просторный, изысканно и уютно обставленный. Стены столовой, где сейчас все возлежали на покрытых тирским пурпуром ложах, были отделаны поразительными объемными панелями из черно-белых кубов, вставленными между нежными, подернутыми дымкой пейзажами Аркадии. Ранняя осень позволяла держать большие двери на колоннаду перистиля распахнутыми, благодаря чему открывался вид на роскошный бассейн – с мраморными тритонами и дельфинами и с фонтаном в центре, увенчанным потрясающей скульптурой Амфитриона, стоящего в раковине и управляющего лошадьми с рыбьими хвостами.

Тут были: Курион-младший, Помпей Руф – родной брат безмерно глупой прежней жены Цезаря Помпеи Суллы, Децим Брут – сын Семпронии Тудитаны, а также новый член клуба Планк Бурса. И разумеется, еще три женщины, все из семейства Публия Клодия: его сестры Клодия и Клодилла и его жена Фульвия, без которой он не делал ни шагу.

– Цезарь просил меня вернуться в Галлию, и я думаю ехать, – обронил Децим Брут, ничего, собственно, не имея в виду, но невольно посыпав раны Марка Антония солью.

Тот презрительно посмотрел на счастливчика. Хотя на что там смотреть? Тощий, ростом не вышел, волосы блеклые, почти белые, за что его и прозвали Альбином. И все же Цезарь любит его, очень ценит и дает поручения такие же ответственные, как и старшим легатам. Почему же он так не любит своего родича Марка Антония? Почему?

Центральная фигура, вокруг которой вращались все эти люди, Публий Клодий тоже был худощавым и невысоким, но очень смуглым в отличие от светлокожего Децима Брута. Озорное выражение его лица сменялось тревожным, когда он не улыбался. И жизнь его была полна удивительных событий, которые, вероятно, не могли произойти ни с одним из членов даже столь необычного патрицианского рода, как Клавдии Пульхры. Сирийские арабы, разозленные его выходками, сделали ему обрезание; Цицерон публично его высмеял; Цезарь устроил так, что патриций Публий Клодий получил статус плебея; Помпей заплатил Милону, чтобы тот вывел на улицы шайки бандитов; и весь аристократический Рим с удовольствием поверил, что Клодий предавался запретным усладам со своими сестрами Клодией и Клодиллой.

Его самым большим недостатком была ненасытная жажда мести. Стоило кому-либо оскорбить или уязвить его dignitas , Клодий вносил этого человека в список своих жертв и ждал удобного случая, чтобы свести счеты. Цицерона, например, ему удалось отправить в ссылку, Птолемей Кипрский после аннексии острова покончил с собой. Ушел в иной мир и Лукулл, его зять, чья блестящая военная карьера рухнула в одночасье. Досталось и матери Цезаря, Аврелии. Во время зимнего праздника Благой Богини, где Аврелия была хозяйкой, Клодий, переодевшись в женское платье, пробрался в дом и осквернил торжество. Но эта проделка с той поры не давала ему покоя. Святотатство есть святотатство. Его даже судили, но оправдали. Жена и другие женщины Клодия подкупили присяжных. Фульвия – из любви, другие – в уверенности, что Bona Dea накажет негодяя сама. А наказание могло оказаться нешуточным, и эта мысль тревожила Клодия.

Его последняя месть была вызвана очень давней обидой. Больше двадцати лет назад, когда ему едва исполнилось восемнадцать, он обвинил красивую молодую весталку Фабию в нарушении обета целомудрия – преступлении, караемом смертью. Процесс он проиграл. И имя Фабии немедленно появилось в списке жертв. Потянулись долгие годы. Клодий терпеливо ждал, пока другие участники процесса, такие как Катилина, будут повержены. В возрасте тридцати семи лет, оставаясь все еще красивой, Фабия (которая ко всему прочему была единоутробной сестрой жены Цицерона, Теренции) сложила с себя обязанности весталки, прослужив Весте положенные тридцать лет. Она переехала из Государственного дома в уютный особнячок на верхнем Квиринале, где собиралась проводить свои дни, пользуясь всеобщим уважением, как бывшая старшая весталка. Ее отцом был патриций Фабий Максим (у Теренции и у нее была общая мать), и он дал ей хорошее приданое, когда она стала весталкой в возрасте семи лет. Теренция, очень практичная в денежных делах, управляла приданым Фабии столь же успешно и разумно, как и собственным большим состоянием (она никогда не позволяла Цицерону наложить лапу хоть на один ее сестерций). И Фабия покинула коллегию весталок очень богатой женщиной.

Именно этот факт заронил зерно, которое стало прорастать на благодатной почве извращенного ума Клодия. Чем дольше он ждал, тем слаще становилась мысль о мщении. И после двадцати лет он вдруг понял, как можно разделаться с Фабией. Хотя бывшим весталкам разрешено было выходить замуж, мало кто пользовался этим правом: считалось, что это не принесет счастья. С другой стороны, немногие из бывших весталок были так же красивы, как Фабия, или так же богаты. Следовало только найти ей в мужья высокородного бедняка. И он остановил свой выбор на Публии Корнелии Долабелле, который также был вхож в «Клуб Клодия» и напоминал Марка Антония: большой, брутальный, бычеобразный, безрассудный.

Когда Клодий предложил ему приударить за Фабией, Долабелла с радостью ухватился за эту идею. Хотя он был патрицием чистой воды, каждый отец мало-мальски приглянувшейся ему девицы тут же прятал свое чадо за спину и говорил твердое «нет». Как и другой Корнелий – Сулла, Долабелла был вынужден завоевывать место под солнцем, полагаясь лишь на свои мозги, ибо ничего не имел за душой. А бывшие весталки были sui iurus , то есть не подчинялись никому из мужчин. Они сами за себя отвечали, сами распоряжались своей жизнью. Какой случай! Невеста с хорошим происхождением, великолепным приданым, еще достаточно молодая, чтобы рожать, очень богатая – и никакого paterfamilias , чтобы отказать ему!

Да, Долабелла был столь же брутальным, как и Антоний, но сходство это было лишь внешним. Марк Антоний не был глупцом, но у него напрочь отсутствовало обаяние. Привлекательной в нем была лишь наружность. А Долабелла обладал легким, веселым характером и умением поддерживать беседу. Антоний ухаживал примитивно: «Я тебя люблю, ложись!» А Долабелла говорил женщине: «Позволь мне упиться красотой твоего милого, нежного личика!»

Результат – свадьба. Долабелла покорил не только Фабию, но и всю женскую половину семьи Цицерона. То, что дочь знаменитого оратора Туллия (неудачно выскочившая за Фурия Крассипа) нашла его просто божественным, было еще полбеды. Но чтобы всегда угрюмая и некрасивая ворчунья Теренция тоже пришла от него в полный восторг – такое не снилось ни одному сплетнику Рима. Таким образом, Долабелла посватался к Фабии с благословения ее старшей сестры. Бедная Туллия была безутешна.