Владимир Короткевич - Предыстория

В деревню у Глубокого брода они ворвались перед вечером и все жители, не ожидавшие набега, были убиты у своих хижин. И опять хижины были сожжены, сады вырублены. К ночи они, по своему обычаю, перепились и повалились, мертвецки пьяные, вперемешку с трупами. В это время из лесу появились люди, угнали их лошадей, в то время как другие принялись за избиение спящих. Их дубины действовали как нужно даже через самые крепкие панцири, через которые с трудом мог бы проникнуть меч.

Когда в лагере черной своры поднялась тревога — было уже поздно. Они не имели той подвижности без своих коней и куда они ни метались — везде встречали кольцо огня и гневные, суровые взоры людей лесной страны. Тогда, как это всегда бывает с слишком жестокими людьми, они проявили себя как трусы и начали кричать, но люди, потерявшие так много, не имеют в сердце жалости. Короткий бой превратился в страшное избиение, и в лужах крови отражался дымный огонь пожарищ. От страха у обреченных началась медвежья болезнь и стало трудно дышать от запаха, который присоединился к запаху гари. Вскоре с ними было покончено, из всех врагов не был пощажен ни один. Так кончилась эта страшная резня у Глубокого брода.

Казалось бы, все кончилось, но это было не так. Старики знали нрав этих людей, и по всей стране мчались гонцы с приказом прекратить ковать заступы и начать ковать топоры и мечи. Излишки орудий труда тоже перековали на мечи, и страна, запылавшая огнем гнева, вскоре вооружилась вся.

И опять около года страна была спокойна, и зарастали понемногу раны, нанесенные нашествием, только никто не мог вернуть убитых жен и детей, только никто не мог залечить раны, открывшиеся в душе народа. Время — лучший доктор для души, понемногу люди стали забывать об ужасе вражеского нашествия, лица «железных людей» тоже притупились, но народ был уже не тот — он не мог веселиться как прежде, чувствуя меч, занесенный над его головой, чувствуя, что змея, затаившаяся где-то далеко за безбрежными пущами, каждый миг готова опять ужалить страну. Песни стали не те, люди всех возрастов готовились к тому, что деревни опять запылают.

Юноши, любимой забавой которых стало теперь фехтование тупыми мечами, огрубели, и в глазах их появилось что-то такое, чего не было раньше — гордая и суровая твердость. Они решили не отдавать врагу своего неба, своего солнца, милой земли своей, улыбок женщин своей страны и биться за них до последнего и лечь костьми — если этого потребует их народ.

Опасения их не были лишены основания. Когда наступила следующая весна, вновь над страной нависла угроза. Дозорные, которых теперь было много в темном лесу, донесли, что враг приблизился вновь к границам страны и скапливает в один кулак свои черные своры на расстоянии двух переходов до деревни, сожженной ими в свой первый набег. И тогда распорядитель работ взял на себя роль Верховного вождя, а от его ставки темной ночью пронеслись гонцы с горящими факелами в руках. Они летели по всей стране, неся в руках горящие ветви и стуча по дороге в окна всех хат с криком: «Огонь! Огонь!» И везде во тьме хлопали двери и выходили черные тени людей с блестящими полосками мечей на плечах. И везде мчались к Темному Бору отряды всадников, и везде кузнецы клепали косы, ковали мечи и топоры, и огонь бухал в трубы кузниц, разносясь яркими искрами в ночи. Эта рать людей в белых рубахах без лат, только с железными полосами, прикрывавшими грудь, с мечами, топорами, вилами, косами, сидящая на лошадях, была сильна своим желанием драться до смерти, своей волей, своим железным гневом, который должен был пасть на головы врагов, своей ненавистью к врагам милой земли.

Две ночи стояли войска у Темного Бора, и на третий день враги явились. Они высыпали из леса, как и раньше, стремясь дорваться до богатств страны, но встретили на опушке леса железный отпор, железный заслон, мешавший им. Они отощали от долгих странствий по лесам и горели желанием пить кровь, желанием жрать. Но лесные люди дрались не за хлеб, а за свою светлую древнюю землю, готовые всегда окропить ее своей кровью, как раньше поливали ее своим потом. Они бросились на врагов, как лесной пожар на чащу деревьев, и руки их, привыкшие рубить лес, теперь рубили врага. Те слишком поздно поняли, что тот народ, который видели двое их сородичей, стал уже не тем, а когда поняли — перестраиваться было уже поздно. Десятками клиньев врубилась в их ряды конница лесных людей, и хотя латы их были крепки, но трещали, как яичная скорлупа, под топорами тружеников. Лязг мечей, топоров, вой убиваемых врагов и крики победы с той и другой сторон слились в многоголосый рев. Кружились в водовороте битвы и постепенно падали штандарты врагов и, наконец, самое знамя их с ликом человека в терновом венце упало, подрубленное парнем, у которого враги год назад убили невесту и сердце которого было теперь сделано из камня. Все слабее становились крики: «Хух! Хух!», и все более властно царствовал над полем вопль: «Огонь! Огонь!»

Бой у Темного Бора длился весь день. Весь день трубили рога, ломались мечи и копья, храпели и ржали кони, лилась кровь, и весь день опускались равномерно на головы людей, молотя войско, как цепы хлеб. И везде падали люди, и кровь хлестала на черную землю, взрытую копытами коней. И из всех захватчиков не ушел ни один, все пали, костями засеяв землю, которую они хотели поработить. Вперемешку лежали черные фигуры железных людей и белые, чистые фигуры лесных людей.

А годы шли, и спокойствия не было. У Темного Бора враги были уничтожены, но каждую весну они появлялись все вновь и вновь, и вновь лилась кровь, и вновь вороны налетали на землю в лесу, многочисленные и жадные, как саранча, всегда готовые жрать, пить, убивать и жечь. Они ползли, объедая все на своем пути, и бороться с ними было так же невозможно, как с саранчой. Они вторгались в цветущую землю, а позади себя оставляли черную, дымящуюся пустыню, где не звенели песни, а только кричали вороны и матери рыдали над трупами сыновей, павших на поле боя. Закаты были красны, как кровь, пролитая лесными людьми, тревожной стала жизнь. Их разбивали в одном месте — они появлялись в другом, движимые рассказами о богатстве этой земли, жаждой к богатствам и крови, готовые сами подвергнуться мучениям для того, чтобы мучить других. Много пало тружеников на полях сражений, много было разорено весей и маленьких городков, уже появившихся в этой земле.

Прошло пять лет со времени сражения при Темном Боре, и эти пять лет были полны кровью, пожарами и нашествиями, не такими крупными, как тогда, но заставлявшими страну вечно держать напряженными свои мускулы. И через пять лет случилось страшное. Железным людям, очевидно, стало невмоготу терпеть присутствие богатого, плодородного края за темными лесами, и теперь все силы черной страны ринулись на край лесных людей. Они смяли легкие заслоны у Темного Бора и рассыпались по стране, как саранча, уничтожая, грабя, насилуя, убивая, сжигая хижины, превращая в руины цветущие веси и города. Они шли яростно и злобно, и было их так много как никогда. И везде бухали в небо языки пламени, и когда они проходили, то за ними оставались только руины и пепел пожарищ и дым над развалинами. Рать их топтала горящие хлеба, и везде царили крики, смерть и ад. Страна пылала, везде неслись гонцы с факелами и все — стар и мал выходили навстречу врагу. Страна встала как один, но силы были слишком неравны, и из множества стычек большинство было проиграно. В середине месяца вишневого цвета крестьяне семи деревень с Тихой реки встретили головной отряд рыцарей и разгорелся бой, единственный крупный бой, выигранный лесными людьми. Рыцари налетели на них всей силой своей кавалерии, но те, быстро построившись в цепь, начали косить ноги лошадям железных людей, как в обычное время косили траву.