Мика Валтари - Синухе-египтянин

Это его пожелание осуществилось довольно скоро, о чем я расскажу чуть позже. А тогда наши пререкания на сем завершились, Каптах подчинился моему решению, и мы долго, до самой ночи сидели, потягивая вино, и Мерит тоже пила с нами, и ее смуглые ноги были обнажены, так что я мог касаться их губами. А Каптах делился с нами своими воспоминаниями о дорогах Вавилонии и о молотильных дворах, и если он в самом деле совершал все то, о чем рассказывал, значит, я воистину был тогда оглушен и ослеплен своей любовью к Минее. Я не забывал Минею, хоть и провел эту ночь на ложе Мерит и нам было хорошо вместе, так что сердце мое оттаяло и одиночества не было в нем. И все же я не назвал ее своею сестрою, я просто был с нею, потому что она была моим другом и то, что она делала для меня, было самым дружественным из всего, что может женщина сделать для мужчины. И поэтому я был готов разбить с нею кувшин, но она не хотела, говоря, что выросла в харчевне и я слишком богатая и важная для нее персона. Но я думал, что она просто хочет сохранить свободу и остаться со мной в дружеских отношениях.

На следующий день мне надо было посетить Золотой дворец и предстать перед царицей-матерью, которую в Фивах называли не иначе, как колдуньей и черной ведьмой, и всякому без объяснений становилось понятно, о ком речь. И я думаю, что, несмотря на свой ум и недюжинные способности, она заслужила эти имена, потому что была жестокой и хитрой старухой, и великая власть изгладила из ее души все доброе, что там было.

Пока я переодевался на своей барке в платье из царского льна и прикреплял к нему знаки своего достоинства, из бывшего дома плавильщика меди ко мне явилась кухарка Мути и сердито заявила:

– Да будет благословен день, приведший тебя домой, мой господин, хоть он еще, по правде, не наступил, ибо ты по мужскому обычаю протаскался всю ночь по девкам и даже утром не появился дома, чтобы позавтракать! А я-то старалась угодить тебе, приготовить что-нибудь повкуснее – всю ночь на ногах, пекла, жарила, гоняла палкой этих лодырей, чтобы они пошевеливались и убирали дом, так что под конец моя правая рука изнемогла и заныла. А ведь я стара и устала от жизни, и доверия к мужчинам у меня давно нет. Да разве твое нынешнее поведение может улучшить мое мнение о мужчинах? Собирайся сейчас же и иди домой завтракать и можешь захватить свою девку с собой, если тебе трудно с ней расстаться даже на день!

Такова была ее манера разговаривать, хотя я знал, что в Мерит она души не чаяла и обожала ее, но так она говорила, и за годы, проведенные в бывшем доме плавильщика меди, когда я был бедным врачом, я привык к этому ее свойству, и теперь ее язвительные слова звучали сладостной музыкой в моих ушах – я знал, что вернулся домой. И я с удовольствием последовал за нею, послав за Мерит гонца в «Крокодилий хвост». Мути же, бредя рядом с носилками по-стариковски нетвердым шагом, не переставала ворчать:

– Я-то надеялась, что ты угомонился, приучился вести себя прилично, живя в царском обществе! Но нет, ничего тебя не берет, ты все такой же беспутный, каким был… Вчера только я радовалась, глядя на твое лицо – такое спокойное, благообразное… с круглыми щеками. Когда мужчина толстеет, он утихомиривается. И если ты в Фивах похудеешь, то уж точно не по моей вине, а из-за своего непотребного поведения. Все мужчины одинаковы! И все зло в мире происходит от этой их штуки, которую они стыдливо прячут под своими передниками, – и я нисколько не удивляюсь, что они ее стыдятся!

Вот так она говорила и могла продолжать бесконечно, чем напоминала мне мою мать Кипу, и я чуть было не расплакался от умиления, так что поспешил строго прикрикнуть:

– Замолчи, женщина, твоя болтовня отвлекает меня от размышлений и подобна жужжанию мухи в моих ушах!

Мути тотчас умолкла, довольная тем, что заставила меня повысить голос, и таким образом ощутила вполне, что ее хозяин точно вернулся домой.

Она очень красиво убрала дом к моему приходу: букеты цветов украшали колонны галереи, двор был выметен и улица перед входом тоже, а скелет кошки, лежавший прежде перед домом, валялся теперь у соседской двери. Мути наняла мальчишек, встречающих меня на улице криками: «Благословен день, приведший нашего господина домой!» Это она сделала потому, что очень огорчалась отсутствием у меня собственных детей и была бы сердечно рада, если бы они появились каким-нибудь чудесным образом – без жены; но я не берусь объяснить, как такое могло бы произойти. Во всяком случае, она этого хотела. Я бросил детишкам медь, а Мути оделила их медовыми пирожками, и они удалились в радостном возбуждении. Скоро прибыла Мерит, очень нарядная, с цветами в волосах, блестевших от благовонного масла, так что Мути втянула носом воздух и потом долго сопела, поливая нам на руки воду. Приготовленная ею еда таяла во рту, это была фиванская еда, а в Ахетатоне я успел забыть, что равной ей нет в целом мире. А может, в моем голоде была повинна Мерит, вернувшая мне молодость, так что сердце мое было теперь так же молодо, как и тело. Мути подавала нам кушанья и не умолкала ни на миг, обращаясь сразу к нам обоим:

– Не сомневаюсь, мой господин, что ты клянешь меня за то, что я пережарила эту птицу и, как всегда, испортила соус к ней. Мерит, а ты попробовала сердцевину весенних пальмовых побегов, которую я потушила с почками? Обычно мне удается это блюдо, но на сей раз я его точно передержала! Ты и не догадываешься, мой господин, как часто я разговаривала с этой прекрасной и достойной женщиной и сколько раз предостерагала ее на твоей счет и уверяла в твоем непостоянстве и легкомыслии, в твоем неразумном и глупом нраве, но она не хочет верить моим словам, и я просто не понимаю, что она находит привлекательного в тебе, когда у тебя уже лысина! Увы, молодые женщины не умнее мужчин, их так и притягивает та окаянная штука, которую мужчины… – нет, об этом я говорить не буду, но ты-то знаешь, что я хочу сказать, и Мерит тоже, тем более что ее чересчур молодой уже не назовешь. Как будто женщине не так нужен опыт, как мужчине! Ей-то он и нужен – чтобы держаться подальше от мужчин и не верить их лживым уверениям. Вот этих маленьких рыбок я сама консервировала в масле на критский манер, не думаю, чтоб на Крите это делали лучше, но сейчас я почти уверена, что кушанье окажется прогорклым!

Но я хвалил угощенья и превозносил кулинарное искусство Мути, а она, довольная, старалась не показать виду, хмурилась и фыркала; Мерит вторила мне. Не знаю, было ли что-либо знаменательное или просто достойное упоминания в этом завтраке в бывшем доме плавильщика меди, но я пишу о нем, потому что тогда я чувствовал себя счастливым и говорил:

– Остановите свой ход, водяные часы, ибо это мгновение – доброе мгновение и, чтобы продлить его, я прошу время помешкать.