Мика Валтари - Синухе-египтянин

– Синухе, мы знаем тебя и следили за всеми твоими шагами, нам известно, что ты сердечно любишь неправедного фараона и что его ложный бог тебе не вовсе чужд, как нам хотелось бы. Смею, однако, тебя уверить, что в его боге нет решительно ничего, чего не было бы в Амоне, тем более что ненависть и преследования фараона очистили Амона и сделали его еще могущественнее. Но я обратился к тебе не ради обсуждения божественных предметов, я обращаюсь к тебе как к человеку, безвозмездно лечащему бедных, как к египтянину, любящему Черные земли больше Красных. И вот я говорю тебе: фараон Эхнатон – это проклятие на голову бедного народа и разорение для всего Египта, и поэтому он должен быть свергнут, пока чинимое им зло не разрослось до таких размеров, когда его нельзя будет извести, даже пролив кровь.

Я отпил вина и ответил:

– Все боги похожи друг на друга и изрядно надоели мне, но бог фараона Эхнатона совсем другой и отличается от всех, какие только ни бывали на свете. У него нет изображений и пред ним все люди равны, все одинаково значат для него, будь то бедняк, раб или кто-то еще. И с ним, я полагаю, завершается один мировой круг и начинается новый. В такие смутные времена случается самое разное, даже невозможное и противоречащее разуму. Это так, но в то же время никогда еще доселе, ни в какую другую эпоху не существовала подобная возможность обновления мира и установления истинного братства между людьми, как теперь.

Херихор протестуя поднял руку и с улыбкой сказал:

– Я замечаю, Синухе, что ты грезишь наяву, а я считал тебя рассудительным человеком. Нет, мои чаяния скромнее. Я бы желал, чтобы все оставалось по-прежнему, чтобы бедняк получал положенное ему полной мерой и законы продолжали действовать. Чтобы каждый человек мог в спокойствии заниматься своим делом и верить во что ему угодно. Чтобы сохранялось все то, что служит к продолжению жизни, что отличает раба от хозяина, а слугу – от господина. Я бы желал, чтобы могущество и слава Египта не умалялись, чтобы дети появлялись на свет в стране, где каждому определено его место и его обязанности от первых до последних дней жизни, так, чтобы сердце человека могло быть спокойно и не тревожилось понапрасну. Вот чего желаю я, и вот почему фараон Эхнатон должен быть свергнут.

Он просительно коснулся моей руки и, наклонившись ко мне, продолжил:

– Ты, Синухе, человек миролюбивый и доброжелательный и не желаешь никому зла. Но мы живем в такое время, когда каждый должен сделать выбор, и уклониться от выбора не может никто. Если человек не с нами, значит, он наш противник и рано или поздно должен поплатиться за это. Полагаю, что ты не настолько наивен, чтобы думать, что власть фараона продлится долго. Мне безразлично, каким богам ты поклоняешься и поклоняешься ли ты им вообще: Амон может обойтись и без твоей веры. Но в твоей власти, Синухе, покончить с проклятием Египта. В твоей власти восстановить могущество Египта.

Его слова вселили в мое сердце беспокойство. Я опять отпил вина, и мой рот и ноздри наполнились густым, чудесным ароматом мирры. С принужденным смехом я сказал:

– Тебя, видно, укусила бешеная собака или ужалил скорпион, ибо воистину власти у меня немного – я не могу даже совершать исцеления, подобные твоим!

Поднявшись с места он сказал:

– Я покажу тебе кое-что.

Он взял светильник, и мы вышли из комнаты, в коридоре он отомкнул дверь, запертую на много замков, и осветил палату, сверкающую и искрящуюся золотом, серебром и драгоценными камнями. Затем он сказал:

– Не бойся. Я не думаю соблазнять тебя золотом, я не столь глуп. Просто тебе будет полезно узнать, что Амон по-прежнему богаче фараона. Нет, соблазнять тебя золотом я не буду, я только хочу тебе показать еще кое-что.

Он отворил другую, еще более тяжелую медную дверь и осветил маленькое помещение, где на каменном постаменте лежала восковая фигура, увечанная двойным венцом, чья грудь и виски были утыканы острыми костяными булавками. Невольно я воздел руки и прочел молитву, оберегающую от колдовских чар, которой меня научили еще прежде, чем я был посвящен и стал жрецом первой ступени. Херихор наблюдал за мной с улыбкой, и рука его, державшая светильник, не дрогнула.

– Теперь ты поверишь, – сказал он, – что дни фараона сочтены? Мы колдовали над этим изображением во имя Амона и проткнули его голову и сердце священными булавками. Однако чары действуют медленно, и он может успеть причинить еще очень много зла, к тому же, без сомнения, его бог способен отчасти защитить его от действия наших чар. Вот почему я хотел, показав тебе это, продолжить разговор.

Он тщательно запер все двери и вернулся вместе со мной в свой покой, где вновь наполнил мою чашу. Но вино расплескалось у меня в руках и потекло по подбородку, и зубы мои стучали о край чаши, ибо я понимал, что увидел колдовскую силу, более могущественную, чем все остальные, и что ни один человек в мире не может противостоять такой силе. И столь ужасно было это колдовство с восковой фигурой, что жрецы Амона в своих храмах не смели говорить об этом вслух, но только прочитывали древние письмена, свидетельствовавшие о таких делах, и многие люди верили, что подобного чародейства больше не существует, раз со времени строительства пирамид прошло две тысячи лет и мир давно не был ни молод, ни полон колдовства, как в те дни.

Херихор сказал:

– Итак, ты видишь, что власть Амона простирается до самого Ахетатона, – только не спрашивай меня, как мы раздобыли его волосы и остриженные ногти для смешивания с воском. Скажу только, что нам дали их не в обмен на золото, но ради Амона.

Пристально глядя на меня и медленно подбирая слова, он продолжал:

– Сила Амона растет с каждым днем, и вот ты видел, как только что я исцелил его именем больных. Но так же ужесточается с каждым днем и проклятие Амона, наложенное им на Египет. Чем дольше будет жить фараон, тем тяжелее будут страдания народа по его вине – ведь чары действуют медленно! Фараон мучается головными болями, совершенно обессиливающими его. Что, если я дам тебе, Сикухе, лекарство, которое излечит фараона от них так, чтобы больше ему никогда не испытывать боли?

– Человек всегда подвержен боли, – возразил я, – только мертвый не испытывает ее.

Он смотрел на меня горящими глазами, подавляя мою волю и приковывая меня к месту, так что я не мог пошевелить даже рукой. Он сказал:

– Это верно, но мое лекарство не оставляет следов и никто не сможет обвинить тебя, даже бальзамировщики не заметят ничего необыкновенного в его внутренностях. Впрочем, тебе вовсе не следует знать всего этого, ты просто дашь фараону это лекарство, которое излечит его от головной боли. Когда он его примет, то заснет, и ему никогда больше не придется испытывать боль и огорчения.