Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Помянули в молчании великих предков: сначала, как водится, окропили архи землю, точнее, кошму, на которой сидели, плеснули на четыре стороны духам, выпили… Терпко-кисловатое архи налило приятной тяжестью ноги и сладко затуманило голову. Аргас невольно глянул искоса на красивую молодуху, мелькнула мысль, что и он еще вполне мог бы… Но тотчас отсек ее, сдавил невидимыми перстами сердце: не только поддаваться соблазнам, даже думать о подобном не время!..

– А все-таки, Аргас, мы были с тобой не последними людьми в роду! – поднял воодушевленно чарку Мадай. – Нам есть чем гордиться!

– Гордиться… – как-то опечаленно задумался Аргас. – Если мы и можем гордиться, то только тем, что принадлежали великому роду.

Подняли чарки за великий род.

– Догор, ты меня, конечно, прости, – пьянея, проговорил Мадай, – но ты можешь сегодня, хоть один вечер, не думать о том, что будет завтра, что нас всех ждет… а просто посидеть, порадоваться, что мы с тобой вместе, выпиваем, едим… Съешь еще лопатку кулана, а? Какой жирный кулан-то, будто осенний!..

– Прости и ты меня, догор, но не могу… Не могу не думать.

Выпили за землю, которая вскормила их– за Великую степь.

– А почему раньше, догор, мы с тобой никогда вдвоем не сидели, не толковали?.. Жизнь, можно сказать, рядом прошла и как-то все…

Аргас понял, что пора домой: за жизнь они с Мадаем не единожды и выпивали вместе, и толковали…

– Давай-ка, догор, спать, а с утра подумай: кого предложишь сюняями. Испытывать людей будем вместе…

Годы брали свое: по дороге домой, после съеденного и выпитого, Аргас почувствовал смертельную усталость. Подумалось даже, что вот подыщет он арбанаев, сюняев, организует тысячу – и на покой… А в сражениях будет участвовать как рядовой: не потянуть в тойонах!..

Залаяли собаки.

– Кто? – послышался оклик караульного.

– Свои…

– Мегеней! – подобострастно вытянулся караульный. Усталость как рукой сняло: собранным, подтянутым военачальником проехал Аргас.

И только дома, перед старухой своей, единственной женой, можно было вновь расслабиться. Она не спала, как всегда, дожидалась. Мерцал огонь у очага.

– Что поздно? – спросила тихо жена, не переставая мять еще не выделанную кожу.

– Был на совете, – проговорил ей в тон Аргас, все еще погруженный в свои мысли, – а потом завернул к Мадаю…

– Я так и подумала. Поэтому людей уложила, тебя не дожидаясь. А дети так устали после разделки добычи, что толком даже не поели, завалились спать.

– Как младший? Он сегодня хорошо поохотился!

– Спит. Больше не пущу его, у ребенка еще кости не окрепли, а ты таскаешь его наравне со взрослыми.

– Когда окрепнут кости – мозги закостенеют… – пробормотал Аргас. – А что ему сейчас усталость – выспится, и как жеребенок!

Жена приоткрыла чан, и сурт наполнился запахом еды. В круглой деревянной чаше она поднесла мужу шипящие в жире мелко нарезанные оленьи потроха. Аргас принялся есть с таким аппетитом, будто у него с утра не было ни росинки во рту: так было всегда – как ни хорошо, ни сытно кормили в гостях, а из рук жены все казалось вкуснее и лучше. Даже воды она поднесет – и у воды особый вкус!

– Что, снова война?

Аргас даже вздрогнул от неожиданности: старуха, казалось, научилась слышать его мысли…

– Да, тревожно… – ответил он уклончиво.

– О, горе горькое, – вздохнула жена, – никак не дают нам пожить в спокойствии…

Аргасу стало нестерпимо жаль ее, за годы совместной жизни он тоже стал понимать мысли жены – ее дума была о детях, о сыновьях…

– Мы сильны, но немногочисленны. В этом наша беда.

– Найманы?

– Найманы…

– Большой род, очень большой. И очень богатый…

– Скоро отправляем обоз с сушеным мясом в глубь степей, может, тебе поехать с ним, навестить родных?

Старуха ярче раздула огонь, протянула мужу кусочек обжаренного жира, ветку багульника:

– Нет уж, Аргас, век с тобой прожила, придется – с тобой и помирать буду… – вздохнула, глядя в глаза мужа. Помолчала и вдруг добавила с женской капризностью: – Но если я тебе мешаю, скажи, уеду беспрекословно.

– Как ты мне можешь мешать, когда еда не из твоих рук– уже не еда для меня, чай, налитый не твоими руками, – мимо рта течет!.. Просто хотел, чтобы ты съездила, погостила, распорядилась там чем надо, мало ли что… Мэргэна взяла бы, с родными повидаться…

– А пожалуй, и верно, съезжу, – оживилась жена. – А Мэргэна там и оставлю, все помощь мужская…

– Не мели пустое!.. – вскипел Аргас. – У нукера одна судьба: хороший воин – хороший человек, плохой воин – совсем не человек!..

– Ну, ладно, тогда вернется…

– Нет, – стал непреклонен старик, который сам и предлагал взять Мэргэна, – пусть ходит на учения. А то он не очень-то любит приказы исполнять!..

– Вечно ты так… – проворчала старуха.

Легли спинами друг к другу, как поссорившиеся люди.

– С Божьей помощью до сих пор нам удавалось одолевать врагов, – молитвенно проговорила старуха в темноту. – Не прогневим Бога мы, Бог не оставит нашего великого хана…

Чингисхан привычно не спал. В сиянии ночного светила, глядящего за край земли, Тэмучин пытался найти ответ на вопрос, преследовавший его в последнее время: где конец войны?.. Когда-то он, юнцом, думал, – одолеть бы тайчиутов, от которых бегал по всей степи, словно заяц, – и задышал бы вольно!.. Но после тайчиутов были мэркиты, кэрэиты, распри между гольскими родами, а конца войне не видно, более того, кажется, она только еще начинает разворачиваться: чем больше силы твои, тем мощнее идет на тебя противник!..

Весть о новой войне принес знаменитый батыр Уй Хунан, правая рука Алагыс-Тэгина, великого хана онгутов. Уже по гулкому, ночному лаю собак, которые нюхом чуют звание и положение человека, Тэмучин понял, что прибыл не простой вестовой. А когда караульный сообщил, что это батыр Уй Хунан со срочным посланием от Алагыс-Тэгина, Чингисхан уже знал, о чем пойдет речь. Поэтому, несмотря на ночь, он решил принять его подобающим образом: в сурте для большого сугулана, где обычно собирался военный совет. Не было у него сомнений и в том, что созвать своих ближайших тойонов ему придется этой же ночью.

Уй Хунан был уже немолод, толст, с седеющими волосами и очень зорким взглядом округлых глаз.

– Слушаю тебя, великий батыр Уй Хунан, – обратился к нему Тэмучин.