Милош Црнянский - Переселение. Том 2

Трактирный двор, выложенный булыжником, напоминал пологую, спускавшуюся к сточным канавкам, перевернутую пирамиду. Несколько часов Павел провел в просторной кухне, служившей одновременно и столовой, куда вела лестница с железными перилами. Потом ему отвели уютную, обставленную на французский манер комнатку над воротами.

В ней было три зеркала.

Павлу вдруг почудилось, что из них вот-вот выйдет поджидающая его г-жа Божич.

Уже на следующее утро он входил в кабинет конференц-секретаря графа Кейзерлинга с нескладно написанным на немецком языке рапортом о положении на южных границах империи. Барон Аш — помощник первого секретаря посольства Чернёва — переписал и выправил этот рапорт для посла.

Спустя два дня Исаковича повели к Кейзерлингу.

На сей раз граф к изумлению Павла принял его без всякого парада, без орденов, полураздетый, в утреннем халате, подбитом мехом. Он был болен. Исакович позднее рассказывал, что Кейзерлинг без конца чихал, а его голые, обросшие шерстью ноги были опущены в таз. До конца аудиенции посол держал ноги в воде, от которой шел пар, а лакей утирал ему со лба пот.

Кейзерлинг принял Исаковича милостиво. Встретил его как старого знакомого и тотчас предложил им с Волковым сесть.

Волков сел сзади Павла, держа в руках кипу бумаг.

— Я познакомился с вашим докладом, — сказал граф, — и доволен им. Вы осветили положение на австрийской границе — наводненной солдатами и хорошо охраняемой, и на турецкой — безлюдной, слабо укрепленной и необъяснимо пустой. Понравилось мне, капитан, и ваше описание крепости на острове, название которого я забыл, и список офицеров с данными о них. Хотите ли вы еще что-нибудь добавить?

Исакович, поднявшись, почтительно сказал, что хотел бы добавить только одно: ему кажется, турецкая граница на свой лад тоже укреплена, хотя и создает видимость пустынной. Там тоже много солдат, но они не ходят в униформе, потому и не бросаются в глаза. Собственно, турецкий берег Савы представляет собой естественную фортификацию.

— Хочу только сказать, — продолжал Павел, — что дебаркация [8] высадка людей с судов на берег (фр.) . лишь на первый взгляд кажется легкой, но в действительности обошлась бы Австрии слишком дорого, ибо, боюсь, спустя какое-то время дебаркация превратится в деплорацию [9] оплакивание (лат.) . армии.

Кейзерлинг благосклонно поглядывал на Исаковича, утирая пот со лба и крупного носа.

— Означает ли это, — спросил он, — in ultima analysis [10] в итоге анализа (лат.) . , что вы, капитан, как бывший австрийский офицер полагаете, что Австрии в случае войны с Турцией придется подвести к границе много частей?

— Ja, gnädigster Graf! [11] Да, ваше сиятельство! (нем.) — подтвердил Павел.

Кейзерлинг закивал головой и пробормотал: «Schön! Schön!» — а потом, поглядев на Волкова, добавил по-русски: «Хорошо! Хорошо!»

Перебирая бумаги на придвинутом к нему столе, Кейзерлинг сказал, что, как ему кажется, в одном пункте доклада Исакович изменил свое мнение. До сих пор он уверял, что население пограничных областей вместе со своими офицерами с радостью переселилось бы в Россию, а сейчас пишет, что идея переселения в Россию здесь уже не популярна и лишь небольшое число офицеров будет сейчас просить паспорт для переселения. Что произошло?

Погладив пальцами кончик своих русых, в тот день особенно надушенных усов, Исакович сказал, что офицеры полагают, будто митрополия в Вене сейчас гораздо влиятельней русских господ. Поэтому многие отступились. А многие арестованы. Ввели смертную казнь. Церковь распространяет слухи, что скоро сербам будет лучше и не следует отделяться от Австрии. «Надо трудиться на благо сербского народа в самой Австрии, проповедует митрополит, а вся наша жизнь дана нам, дабы радеть во имя блага всего сербского народа». Всеобщее движение за переселение в Россию, охватившее страну, подобно буре, постепенно иссякает, превращаясь в бегство одиночек, а миссия полковника Хорвата, присланная из России для вербовки людей в Австрии, пользуется недозволенными средствами. Сербские офицеры в Осеке считают, что помощь со стороны России должна была бы быть более ощутимой!

Не успел Павел это сказать, как Кейзерлинг ударил кулаком по столу и заорал:

— В ваших советах, капитан, я не нуждаюсь! Мне нужны голые факты! Вы уверяли, что весь народ с радостью двинулся бы в Россию, что сотни офицеров готовы уехать, а сейчас вы утверждаете обратное. В чем дело?

Павел почувствовал, что Волков подталкивает его в спину.

Он поднялся, еще больше выпятил грудь, поставил ноги пошире (икры у него были сильные, и держался он на ногах крепко), после чего почтительно заметил:

— Среди жителей пограничья утверждается мнение, что для сербов было большим несчастьем, когда им пришлось покинуть Сербию и переселиться в Австрию, но еще большим несчастьем может быть переселение в далекую Россию, откуда уже не вернешься. И если ваше сиятельство разрешит, я приведу слова, сказанные мне моим бывшим верховным главнокомандующим фельдмаршал-лейтенантом Францем Карлом Леопольдом бароном фон Энгельсгофеном. Граф Бестужев, утверждал он, оказывает империи большую услугу, переселяя сербов в Россию, ибо, когда граница с Турцией опустеет, Австрия с радостью поселит там немцев из Рейнланда и Лотарингии. И это заселение уже началось.

У сербских офицеров это не может не вызывать озабоченности и тревоги.

Одновременно Австрия стала раздавать поместья и дворянские звания тем, кто отказывается от переселения в Россию.

— Это мне известно, — сказал Кейзерлинг. — А сейчас, капитан, вы можете ехать. От Волкова получите все необходимые бумаги для себя и для своих родственников. Русская миссия в Токае будет уведомлена о вашем приезде. Я дам вам также рекомендательные письма к генерал-аншефу Петру Спиридоновичу Сумарокову {10} 10 Я дам вам также рекомендательные письма к генерал-аншефу Петру Спиридоновичу Сумарокову… — П. С. Сумароков (1709—1780) — обер-шталмейстер и сенатор. , члену Военной коллегии в Петербурге, и генерал-аншефу, кригскомиссару Степану Федоровичу Апраксину. Надеюсь, в России Исаковичи оправдают мое доверие.

Русский посол в Вене давал такие письма всем офицерам, едущим в Россию, но Исаковичу преподнес это с таким видом, будто оказывал ему особую милость.

Тут Исакович, кланяясь, стал пятиться, согласно этикету, но граф снова задержал его. Обращаясь к Волкову, он сказал, что, прежде чем капитан уедет, пусть еще раз осведомится у первого секретаря Чернёва. Может быть, все-таки надо его послать в Черногорию?

Услыхав это, Исакович обомлел.

— Кстати, капитан, — спросил Кейзерлинг Павла, — почему вас так ненавидят соотечественники? В канцелярии полно на вас доносов. Секретарь митрополита грозится подать жалобу и на меня за то, что я пускаю в Россию семью, изменившую православию и перешедшую к униатам. Мне хочется защитить схизматиков, но это так трудно! Уж слишком много среди них доносчиков. Чем вы это объясняете?